«Если сегодня поинтересуешься у ветерана диссидентского движения: «За что ты ненавидел советскую власть?», то едва ли дождешься внятного ответа. Все сведется к дефициту колбасы и острому желанию смотаться за рубеж»...

Это слова режиссера Владимира Меньшова, юбилей которого широко отмечается ныне...

Весь этот текст имеется на «Гранях»...

Кому интересно – может прочесть целиком...

Владимир Валентинович, я (хоть и не являюсь «ветераном диссидентского движения») попробую дать Вам «внятный ответ», которого Вы никак не могли дождаться.

Так вот.

Ненависть или любовь к советской власти в большинстве случаев – вопрос генетический. Я, к счастью, очень хорошо знаю (и все время продолжаю узнавать) историю своей семьи. До «революции», после оной, до и после войны и так далее.

Мой прадед был уездным врачом в небольшом городке под Петербургом-Петроградом.

Называется этот город Луга. (Ужасная рифма с Луга-нском, но ничего не поделаешь...)

У него была своя небольшая усадьба в предместье городка, он много работал, ездил на вызовы к больным (в том числе и будущим представителям Вашего любимого гегемона – пролетариата), принимал у себя...

В 1918 году он скончался.

Слава Богу, – не расстреляли, скончался в результате несчастного случая. Усадьбу сожгли. Его же бывшие пациенты – прадеды нынешних гиркиных-стрелковых-пономаревых и прочих «народных» начальников. Как же – огромный дом, сад, почти что парк! – богатая буржуйская сволочь!

Стоит заметить, что никаких «богатств» у моей семьи не было. Просто к ВРАЧАМ и их семьям ТОГДА отношение было совсем другим...

По счастью, сразу же после его гибели моя семья перебралась в Петроград и не была уничтожена мирными «повстанцами».
Она разместилась в давно купленной квартире на Невском – опять-таки, не роскошной и барской, а обычной для дворян среднего достатка квартире. Стали жить...

Прабабушка пошла преподавать в Школу Рабочей Молодежи иностранные языки, благо знала их в достаточном количестве.
Бабушка поступила в консерваторию, её сестра (моя двоюродная бабушка) стала трудиться в какой-то редакции советской газеты корректором. Всё шло худо-бедно.

Но через какое-то время (начало 20-х годов) мою бабушку из консерватории отчислили.

Ну, в связи с «чисткой» всероссийского масштаба, мол, рабочим и крестьянам надо на пианинах учиться, а вам, буржуям, работать. И бабушка тоже пошла работать в школу. Преподавать всё те же иностранные языки – немецкий, польский, французский...

Еще прошло какое-то время.

Ту мою двоюродную бабушку, бабушку Лилю, арестовали и посадили. Мужа её и сажать не стали – сразу расстреляли. (Только лишь лет 20 назад выяснилось, что расстрелян он был на Левашовской пустоши под Ленинградом, так что хоть есть место, куда можно приезжать изредка с цветами и свечами...).

В короткий пересменок между деятельностью Ежова и Берии (а был такой перерывчик) бабушку Лилю выпустили из «Крестов», но сама она (вместе с детьми) не имела права оставаться в Ленинграде и была выслана в некий город Семёнов горьковской области.

Даже не в Горький.

И наша семья распалась.

И не на долгие годы, а навсегда. И умерла бабушка Лиля в том же славном, неведомом городе Семенове...

Не буду описывать войну, эвакуацию, возвращение в разоренную квартиру (удивительно, что пианино не сожгли на дрова!!!! Рояль – сожгли, а пианино почему-то не тронули...), дальнейшие мыкания по инстанциям в связи с «уплотнением»...

Пока вся семья жила в количестве 10 человек в 3-х комнатной квартире (буржуи-эксплуататоры, да?), нас не трогали.

Теперь же, когда семья сократилась вдвое, сам советский Бог велел. И наша квартира стала коммуналкой.

Я помню водопроводчика дядю Петю, хронического алкоголика, который каждый день нещадно избивал свою жену и маленькую дочку, я помню и некую жилицу по имени Тамара, вопли которой раздавались постоянно.

«Ты мне, сволочь, нервы не мотаааааааааааааааааай!!!!!!!!!» визжала она своему супругу. Ее визги почти каждый вечер раздавались и в нашем длинном коммунальном коридоре, когда эта самая Тамара, идя с кухни и неся какую-нибудь снедь, натыкалась на крысу. Да, у нас жили, были, жили-были крысы. В нашем доме располагался Кавказский ресторан, ну, и соответственно, крыс просто по определению не могло не быть...

Кстати, этот же Кавказский ресторан и лишил нас в дальнейшем наших законных «метров».

Он пошел «на расширение», прилегающие к нему флигели и постройки – на «капремонт» и в конце концов мы оказались у черта на рогах, а именно – на Гражданке (есть такой район на севере города). Из нашего дома уцелел лишь какой-то древний старичок, размахивавший ордером на комнату. Ордер был подписан Ульяновым-Лениным. Трогать его боялись, но потом, думаю, куда-то да сплавили – не мог же он один жить в доме, где идет капремонт...

Был бы буржуй! Теперь, кстати, в этом доме магазин «Стокманн» или что-то в этом роде, напротив Дома Книги, по стороне Казанского собора.

Как Вы думаете, Владимир Валентинович, могу ли я «любить» советскую власть после всего того, что она сделала с моей семьей?

Во-первых, она ее уничтожила (часть – в прямом, часть – в переносном смысле).

Во-вторых, она лишила возможности моей чудом уцелевшей бабушке получить музыкальное образование, о котором та мечтала с детства, с гимназии...

В-третьих, каждое утро, уходя в школу, я слышал шёпот бабушки: «Алёшенька, только никому не рассказывай... Про имение, про усадьбу... Запомнил? Ни-ко-му».

Как Вы думаете, 7-летнему мальчику такие «напутствия» были в радость? Разумеется, я никому ничего никогда не рассказывал...

В-четвертых, еще в 20-х годах вся моя семья вынуждена была отказаться от нескольких букв в фамилии.

Фамилия была польская (по прабабушкиной линии все – поляки), а «белополяки» в то время восторга у ваших любимцев не вызывали...

В-пятых...

Впрочем, я не буду живописать свои личные (еще детские) переживания, свою «службу» (четырежды, два-три-десять раз четырежды закавыченную) в советской армии – этом смрадном, криминальном и развратном образовании. И так далее, и так далее, и так далее...

Если Вы обратили внимание, то мою семью (а, значит, и меня, ибо я отождествляю себя с ней во все времена) всегда ставили перед фактом происходящего или уже произошедшего.

Усадьбу – сожгли. Дедушку Толю – расстреляли. Бабушку Лилю – посадили. Потом – выслали. Вы – уплотняетесь. Ваш дом идёт на капремонт, а вы – уезжаете на Гражданку. Тов. Девотченко – Вы идёте служить в армию. И т.д.

Кстати, Владимир Валентинович, об армии.

Вы, как режиссер, не можете не знать, что в театральный институт поступают не абы к кому, а ко вполне определенному педагогу, мастеру. И я вспоминаю красную потную рожу какого-то «комиссара» в военкомате: «А кто это такой – Кацман? Чо, других педагогов нет? Через 2 года восстановишься в институте – закончишь!». Понятное дело, что объяснять что-нибудь этой нетрезвой скотине в офицерской (советской, Вашей любимой советской офицерской) форме было бессмысленно...

Я попробовал дать Вам внятный ответ...

Не знаю, устроит он Вас или нет, скорее всего – нет, ну да и Бог с ним, как говорится...

Великий Иосиф Бродский сказал, что самая главная трагедия нашей страны – это колоссальное неуважение человека к человеку.

Я бы от себя добавил – колоссальное равнодушие, граничащее с ненавистью...

Странное сочетание, конечно, но к нашему обществу вполне применимое. Моя семья (а стало быть, и я) испытала это на себе в полной мере.

Насчет колбасы и желания «свалить» на Запад...

Вы знаете, моих близких всегда меньше всего волновала проблема что-то «достать», за чем-то «отстоять» и так далее. Мои успехи (и неуспехи) в образовании беспокоили их куда больше...

Уехать из страны никто никогда и не думал.

Даже в 18-м году. Во-первых, повторюсь, это могли позволить себе по-настоящему богатые люди. Или очень знаменитые. На весь мир. Мы к таким не относились. Да честно признаться, и не думали, что вы – надолго. Ошиблись...

Оказалось – навсегда...(((((

P.S. Да, и не подумайте, что я так кичусь своим дворянским происхождением.

Это не так. Дворянской крови во мне – лишь наполовину. Мой отец (и все родственники по его линии) – донское казачество. Но это уже совсем другая история...

Спасибо за внимание.

Алексей Девотченко, актер театра и кино