Надо всем понять: у рубля НЕТ НИКАКОГО ДНА, потому что рубль перестал торговаться, против других валют, по своей фундаментальной оценке. Это произошло по двум причинам.

Первая – это потому, что в России отменен капитализм и построен неофеодализм. Во-первых, абсолютно все действия России, внутри и снаружи, подчинены воле, желаниям, фобиям, настроениям и сумасшествию только лишь одного человека в мире. Во-вторых, все активы в России больше не принадлежат их законным владельцам. Каждый актив может быть незаконно отнят.

Вторая – это потому, что Россия совершила международные преступления, аннексировав Крым, т.е. территорию другой страны, и развязав войну на востоке Украины. Россия при Путине этим занималась и раньше, и с Грузией, и с Приднестровьем, и т.д., но никогда еще не делала этого так нагло, так быстро и так масштабно. Более того, реальной аннексии никаких территорий раньше не было – были другие преступления, но до этих еще не доходило.

Есть только один прецедент в мировой послевоенной истории, когда такое произошло. В 1991 году Саддам Хуссейн аннексировал Кувейт в пользу Ирака. Ничем хорошим это не закончилось. Он был осужден и повешен.

Путин решил повторить эксперимент и, тем самым, пошел против всего остального мира, а не только против Украины. Напоминаю, это не Кувейт освобождал себя от Саддама Хуссейна. Это был весь мир. То же самое будет и сейчас – это не Украина будет освобождать себя от Путина. Это будет весь мир. И он этим уже давно занимается – как минимум, с июля, если считать активную фазу этого процесса.

О каком курсе рубля можно говорить в данной ситуации? Что он должен быть привязан к цене на нефть? К росту ВВП? К общей экономической ситуации? Нет, это все вторично, и все, что я сейчас назвал, а также многое другое, в экономике и финансах, является производными только двух факторов: (1) наступившего неофеодализма и (2) геополитической катастрофы, устроенной Россией для себя самой.

Из-за (1) российские активы, включая рублевые активы и рубли, никому не нужны. Просто потому, что их могут отобрать, а это несовместимо с капитализмом и методами оценки активов. То есть, не нужны по любой цене. Возможно, за ноль нужны. А за один цент уже не нужны.

Из-за (2) российские активы, включая рублевые активы и рубли, тоже никому не нужны. Просто потому, что противостояние со всем миром будет означать не только крах всей экономики, но и крах всего государства, в котором есть реестры акционеров, то есть хозяев активов, и в котором есть эмиссионный центр рублей. При крахе государства реестры акционеров не действуют, а эмиссионный центр «работает» сам по себе. Кстати, все граждане России – тоже акционеры. И их реестр тоже уничтожен. И эмиссионный центр рублей уже «работает» сам по себе.

Мало того, Россия впервые, со времен Второй мировой войны, не имеет больше международно признанных границ.

Если у кого-нибудь есть какие-то сомнения, то у меня их нет: крах государства уже произошел, согласно критериям, описанным выше. После краха – распад.

Можно ли предотвратить распад государства?

Можно. Нужно крах государства как-то исправлять, для сохранения государства. Рецепты есть, и они всем известны. Но ими не воспользуются, поэтому надежды нет.

Кстати, именно ненависть к Майдану, как социальному феномену, выдает глубокую, махровую реакционность отечественных консерваторов.
Советская же власть Советы и их методы, как принято сейчас говорить, сакрализировала.
О принципиальной разнице между Советами и парламентаризмом напомнил мне эпизод из старой публикации одного заслуженного совкового журналиста (весьма именитого, раз работал в Америке).
Дело происходит около полувека назад. Попал оный на заседание Генассамблеи (а может, следил по монитору за заседанием Совбеза, не суть важно). И не просто попал, а пришел, дабы объективно, как и положено представителю партийной печати, осветить процесс обсуждения проекта резолюции, которую предложил представитель СССР. И тут он видит, как текст сначала принимают в первом чтении, затем предлагают вносить поправки, потом их по одной голосуют.

И у советского журналиста культурный шок – он просто не понимает такой процедуры утверждения документов и терзается – а вдруг поправки изменят текст на противоположный по смыслу.

Вся митинговая суть советской системы (которую некоторые левые называют альтернативным вариантом гражданского общества) – либо принимают полностью, либо – отвергают полностью. Парламентаризм с его крючкотворством и компромиссами – это не иная форма Совета, а его антагонист.
В этой связи вспомнил лютую брань в адрес «процедурных демократов» 90-93 годов (ельцинский конституционный переворот 93-го эту породу вывел за отсутствием в дальнейшем стихийно-демократической среды). А ведь «процедурные демократы» хотели как можно быстрее ввести элементы парламентаризма в архаичные по форме Советы. Москвой и Питером тогда руководили харизматические вожди демократов – Попов и Собчак. Им было очень выгодно использовать Моссовет и Ленсовет как «Майданы под крышей», где их предложения просто и быстро, без нудных дебатов отливались бы в форму постановлений.

По ассоциации с Советами.
А ведь «народники» и эсеры были правы в своей нелюбви к социал-демократам. Народники хотели преобразовать крестьянскую общину в кооператив сельхозпроизводителей и тем спасти крестьян от пауперизации. Это была утопия – община преобразовывалась только в колхоз и только с помощью НКВД и Голодомора. А социал-демократы злорадно им тыкали в нос развалом общины и социальной поляризацией крестьянства. Община действительно гибла. Соответственно, стремительно росла масса пауперов – деревенской бедноты и пролетариата первого поколения – всего того горячего материала, который так любовно скопили для Гражданской войны и коллективизации.

Если мы посмотрим на все имперские проекты, начиная со времен Александра Македонского и заканчивая нынешней глобализацией, то обнаружим: все они начинаются с того, что некий народ создает свое собственное этническое, успешное и динамично развивающееся государство. Это можно сказать и про Македонию и Коринфский союз, и про Римскую республику, и про франкское королевство, и про германцев – про всех. Причина проста и очевидна: для универсального проекта нужна база – и военная, и экономическая. Причем, во второй половине XX в. на первое место вышла экономика.

Вполне естественно, что нынешняя Германия – мощное государство, выступающее экономическим мотором Евросоюза, – является главным закоперщиком интеграционных инициатив в ЕС. Точно также, как для Римской республики, ставшей успешной региональной державой, естественно было претендовать на лидерство в некоем универсальном средиземноморском проекте. США перед тем, как выйти на общемировой горизонт, последовательно развивались как национальное государство. (И даже этнонациональное: на протяжении практически всего XIX в. подразумевалось по умолчанию, что американец – это W.A.S.P., а все остальные – лишь экзотическая приправа.)

Вообще говоря, любое государство, прежде, чем выйти на имперский уровень, должно было состояться, как государство этническое (историки, писавшие сто лет назад, называли такие государства национальными). Для того, чтобы предложить свой глобальный проект, предварительно нужно создать собственное национальное, экономически мощное государство.

Как обстоят дела в РФ с экономикой? Настоящий текст пишется в ночь с черного вторника не непонятно какую, но вряд ли очень светлую, среду. Поэтому лишний раз пояснять читателю, что в Большую Восьмерку РФ пустили, мягко говоря, по блату, что современная российская экономика завязана на экспорт углеводородов, а объем ее, на фоне экономик ЕС, США, и КНР, просто несерьезен – не требуется. Пояснила сама жизнь.
В общем, необходимая экономическая база отсутствует.

В основе всякого имперского (глобалистского) проекта лежит некая идея, более или менее уникальная. Например, Александр хотел создать государство-космополис на основе синтеза греческой и персидской культур (а процесс этого синтеза начался еще до него) – эллинизма. Эллинистическую культуру изначально взяли за основу своего имперского проекта римляне. Потом, с начала IV в. по Р.Х., имперская идеология изменилась: со времен св. Константина Великого, идейной основой стало Христианство, а Империя рассматривалась, как «внешняя ограда Церкви». Эта традиция была продолжена на Западе (франкская и Священная Римская Империя) и на Востоке (Византия и Русь-Россия) применительно к католическому и православному миру соответственно.

Мусульманские глобальные проекты – со времен Мухаммеда и до наших дней – базируются на идее халифата – всемирной общности «последователей пророка». Османские султаны с определенного времени приняли титул халифов, и тем самым заявили о себе не только как о политических лидерах своего народа (турок-оттоманов), но и как о лидерах религиозных, чья власть имеет теоретически всемирный характер.

США в XX в. предложили вариант глобализации на основе универсальных ценностей демократии и прав человека. Евросоюз – изделие европейских социал-демократов и социалистов, чьи ценности также универсальны (во всех отношениях).

Коротко говоря, с древности и до наши дней, мы наблюдаем, что в основе любого глобального проекта лежит некая структурированная и достаточно развитая, но при этом понятная самым широким слоям населения идеология.

Какую идею предложил Путин? Боюсь, что в том потоке невнятного бреда, который лился на протяжении последних лет десяти, следует разбираться скорее психиатрам, чем историкам и политологам. Тут и евразийский замес с баснями про то, что на Куликовом поле «наши были с обеих сторон», и про татарина Кузьму Минина (с негром Пушкиным), и советская ностальгия (см. плач по «крупнейшей геополитической катастрофе» XX в.) и, конечно же, «Русский Мир». Концепция «Русского Мира», быть может, была бы по-своему интересна – если бы она была! Но проблема в том, что кроме рассуждений Патриарха Кирилла про общую купель крещения, ничего концептуального (и уж, тем более, мотивирующего) сформулировано не было. От слова совсем. В итоге получился «Русский» мир татар и негров, который сам себя мочил на Куликовом поле, и, хотя и состоит в значительной мере из мусульман и советских атеистов, имеет общую православную купель крещения. Демократию этот «Русский» мир не любит, но и не отвергает, ибо свобода все-таки лучше, чем несвобода. Но только суверенная. Монархию уважает, но только такую, которая «у нас всегда монархия», то есть, власть генсеков КПСС, ибо было и хорошее – например, мороженное и кинофильмы.

С таким идеологическим базисом претендовать на создание собственного глобального проекта затруднительно, ибо этот тот самый случай, когда миром нужно управлять так, чтобы не заметили санитары.

Вплоть до XX в. основным методом расширения Империи была война (впрочем, до XX столетия все человечество воевало, по большому счету, постоянно). Однако даже в древности военные действия были далеко не единственным инструментом имперской политики, о чем я и писал в предыдущем материале.

Страны, реализующие свои глобальные проекты, вынуждены ради них воевать и сейчас. Яркий пример – США, которые после Второй Мировой войны сражались и в Корее, и во Вьетнаме, добрались до Югославии (два раза), и уже в XXI веке загасили Ирак и Ливию. В Югославии также активно отметилась ФРГ. И, тем не менее, после 1945 года, и чем дальше, тем больше, на первый план выходят невоенные методы, а так называемая soft power – продвижение собственных ценностей посредством экономических, культурных и религиозных связей.

О том, как говорится, следует сказать особо. Что же касается РФ, то, как уже было сказано, здесь soft power отсутствует в принципе. Единственный инструмент, который имеется у Кремля, – это военная сила (к тому же, на самом деле, довольно ограниченная). Из всех методов, которые сегодня используются для продвижения глобальных проектов, РФ располагает лишь самым архаичным и применять его также может очень ограничено: на Украину прыгнуть сил еще хватит, а вот, скажем, на Турцию – уже нет.

Что же получается в сухом остатке? Есть ли у путинской РФ база, на которой можно строить Империю (глобалистский проект)? Нету, причем, и близко нету. Есть ли у путинской РФ хотя бы идея, которую можно было бы положить в основу новой универсальности? Тоже нету. Есть ли инструментарий, посредством которого можно построить Империю? Из всего многообразия имеющихся методов есть лишь один, самый старый и малоэффективный.

Полагаю, что, если мы на дороге находим оторванный и поломанный, ржавый велосипедный руль, будет неправильно утверждать, что мы нашли велосипед. Мы нашли сломанный велосипедный руль. Точно также и по отношению к путинской политике, вылившейся, в частности, в войну на Украине, неверно говорить, что эта политика – имперская.

Что же это такое? Тоже, что и всегда: имитация. Имитация имперской политики, имитация, прикрывающая совсем иные, в сущности, совсем не глобальные, цели (ну, и собственную глупость, конечно). Имитаторами являются и «идейные ополченцы», некоторые из которых действительно, верят, что они восстанавливают Российскую Империю.

Что касается «ополчения», то феномен такого рода деятельности известен сравнительно давно, изучен, описан и называется карго-культ (особенное распространение получил в Меланезии после Второй Мировой войны). В военные годы на тихоокеанских островах были созданы американские базы, куда прилетали самолеты снабжения, привозившие множество полезных вещей – консервы, одежду и другое. Кое-что перепадало и аборигенам, да так, что им это очень понравилось и запомнилось. Надолго запомнилось. Война окончилась, базы свернули, а аэропланы и их экипажи стали предметом ни больше ни меньше, чем религиозного почитания. Адепты карго-культов верят, что самолеты наполняют дарами и посылают к ним их умершие предки. Поэтому, если соорудить из веточек и листьев подобие аэродрома, раскрасить свое тело так, чтобы напоминало раскраску летной униформы, то самолет можно будет привлечь. Но есть одна проблема: белые люди, эти злобные демоны, перехватывают самолеты, посланные предками, и забирают все вкусняшки и тряпки себе. Однако последователи карго-культа не сдаются, сидят на тростниковых аэродромах с факелами и надеются, что когда-нибудь отправленный пращурами транспортник найдет верную дорогу…

Сторонники Новороссии веруют, в сущности, в похожие вещи. Они считают, что механическое копирование каких-либо бытовых и эстетических элементов времен Российской Империи (погоны, усы, завитые к верху, георгиевские кресты и другое), а равно ведение боевых действий где-то на бывшей имперской территории (где конкретно – неважно, но сойдет и Украина) неким таинственным образом способствует формированию единого имперского пространства. Но есть проблема: жиды, гитлеровцы, «бендеровцы», Ватикан и рептилоиды этому противодействуют. Поэтому пока нихрена не получается. Но когда-нибудь обязательно получится…

К реальной имперской политике это имеет примерно такое же отношение, какое карго-культы Меланезии имеют к авиастроению и транспортной авиации.
И все это было бы забавно, если бы не одно но: эти замечательные ролевики с некоторых пор получили доступ к боевому оружию, посредством которого понаделали несколько тысяч трупов и несколько сотен тысяч беженцев, не считая материального ущерба. Так что мы имеем дело не просто с сектой сторонников карго-культа, но с весьма опасной сектой.

Одним из следствий деятельности оной секты явилось, в частности, то, что перспективы взаимной интеграции России, Украины и Белоруссии оказались очень сильно затруднены. РФ сейчас оказалась искусственно отрезана от Европы и вытолкнута в Азию (где ее, впрочем, тоже никто не ждет), а западный вектор в украинской политике стал единственно возможным. Там, где в будущем, теоретически, могло образоваться некое Славянское Содружество наций, мы получили территорию войны, а вместо интеграции – взаимное отторжение и ненависть. Путин со своими безумными фантазиями, и адепты карго-культа Новороссии нанесли потенциально возможному славяно-русскому глобальному (если угодно, имперскому) проекту колоссальный урон. Вместо реинтеграции на новых началах бывших территорий Российской Империи (в качестве примера приведем, например, британское Содружество), мы получили дезинтеграцию.

Советский Союз развалился не от одной колбасы, и даже не от джинсов, а от недоступности внешнего мира.

Доступность внешнего мира русский человек в советское, особенно позднее советское время рассматривал как одно из прав, которое он теоретически имеет, а ему не дают, и за это не любил советскую родину, и когда та начала падать, не подставил плечо, а подтолкнул: катись. Не выпускала из дома, так пусть дом развалится, так из него и выйдем. Показывали в «Международной панораме» невеселые лица парижан да американских безработных в марше на Вашингтон, а нам бы такой пиджачок, брючки такие, ботинки из кожи натуральной, как у тех безработных, и тоже желательно поближе к Вашингтону.

В нынешнее же время в доступности внешнего мира могут увидеть одно из прав, которое было, а теперь отнимают.

Только в СССР могли придумать круиз «Из зимы в лето», где советских туристов месяц везут из январского Владивостока на экватор и обратно не только не заходя ни в один порт, но даже не приближаясь к чужим берегам в пределах видимости, в то время как лекторы общества «Знание» читают сообщения о проплываемых за линией горизонта странах. И только советский турист – не диссидент под угрозой посадки, не потенциальная жертва политических процессов, не баши, не бузук, а обычный советский научный работник мог прыгнуть с кормы этого самого круиза в ночной океан и три дня плыть на бедные Филиппины, чтобы этот самый чужой берег увидеть. О чем впоследствии написал прекрасную книжку «Один в океане». И только другой советский человек мог десять дней в одиночку переплывать Черное море, чтобы выйти на берег тогда тоже небогатой Турции. Даже нищие субсахарские африканцы скидываются и нанимают для этого сталкера и паршивую баржу. Хоть шерсти клок.

Мысль о том, что страна, закрытая для выезда, лучше управляется, пагубна прежде всего для самих властей. Одно из свойств русского человека, которое, впрочем, он делит с жителями всех развивающихся и догоняющих кого-то стран, – вечное подозрение, что недодали, не показали главного, обошли, обнесли. Что есть лучшее, но его спрятали под прилавком. «Я хочу своих булочек», – требовал в зарубежной поездке советский литературный чиновник, которому принесли круасаны с соседнего стола.

Похожее чувство помогло сплотить отечественное население вокруг возвращения Крыма: утаили от нас Крым, но нас не проведешь, нашли, вывели на чистую воду. Но ведь и выезд за границу тоже может стать отобранным. Верните. Караул. Держи. Долой.

Советский Союз развалился, потому что под прилавок спрятали весь мир с его соборами, пальмами, магазинами, финскими пальто, итальянскими сапогами, английскими рок-группами, американскими фильмами. Отдавайте. С ними нам вести неравный бой. Народный контроль пришел.

Выезд за границу, да так, чтоб чувствовать себя не сильно хуже местных, а не увидеть Париж одним глазком с паперти Нотр-Дам да на ней же и помереть, все путинское время рассматривается как базовое право и одновременно основное достижение нынешнего царствования. В новом веке русский человек привык быть состоятельным туристом, придирчиво выбирающим место под пальмой. И пальму теперь тоже верните. Свободный и не скудный выезд за границу – одно из главнейших достижений путинского времени – десятилетия потребительской революции, одна из опор его популярности, которую теперь же и пилят.

Тут самое время услышать, что большинство россиян, добившись своих булочек, ни в какую заграницу не ездят и даже заграничным паспортом не озаботились. И таких, нам говорят, 70 процентов. Так ведь те 70 процентов россиян, у которых нет паспорта и которые не поедут за границу, они ведь и в Крым не поедут. Они лучше купят новый телевизор или отложат детям на свадьбу. И еще они, скорее всего, ничего не изобретут, не снимут, не поставят, не продадут за рубеж, не привезут оттуда, не создадут бизнеса, не напишут законопроекта, особенного приличного законопроекта, не развернут производства. Потому что все известные мне россияне, которые что-то из этого сделали и делают, бывали за границей и намерены дальше бывать. Слой бывающих за границей более-менее совпадает со слоем создающих рост ВВП, а слой небывающих – с теми, кто требует, чтобы этот рост между ними по справедливости поделили.

Две недели назад со мной из Мадрида летел русский студент-испанист, который поступил в испанский университет, но больше не может себе позволить жить и учиться в Испании и возвращается в Россию. Вряд ли здесь он лучше овладеет испанским. Это близкий мне пример. Но и русский человек приятного Путину паломнического склада хочет паломничать не к выдуманным вчера святыням в Крыму, а к настоящим, проверенным и намоленным – ко Гробу Господню, на гору Синай, на гору Афон. Это не считая путешествий, лечения, съемок кино, покупок технологий для своих малых и средних бизнесов, да и для крупных тоже.

То же касается потребления. Чувство, что мы теперь одеваемся, стрижемся, укладываемся, едим, спим и ездим не хуже других, так, что перед людьми не стыдно, было главнейшим достижением путинского времени. Той потребительской революцией, которая заменила революцию технологическую, промышленную, дорожную и скрепляла согласие народа и престола.

Мои друзья, особенно из тех, кто на зарплатах в госучреждениях, боялись свободомыслия, потому что чувствовали в нем угрозу собственному, едва проклюнувшемуся благополучию. Не думаю, что, когда рубль падает быстрее гривны, в этом страхе есть большой смысл.

Мы помним, что Путин вернулся, чтобы восстановить национальную гордость, униженную вроде как политическим поражением (целили в СССР, попали в Россию; мы к ним со всей душой, а нас, наивных, обманули) и бедностью 90-х, о чем и были оба фильма «Брат». И вот реванш состоялся. Мы стали не хуже во многих отношениях. Но двукратное падение курса рубля к доллару и евро, внезапное отставание по ВВП на душу населения от Польши и почти уже презираемой Прибалтики, разговоры о твердой валюте для избранных и прочее – это возвращение к началу царствования: будто и не было ничего, поманили и забрали.

Люди, которые рассказывают, как лихое падение национальной валюты откроет изобильный рог импортозамещения, удивляют не меньше проповедников независимой от житейских бурь рублевой зоны для своих в длину, ширину и высоту. Они как будто бы до нынешнего года пребывали в злачных местах, где не знали печали и воздыхания, откуда внезапно для себя и упали на территорию Российской Федерации, причем от удара у них начисто отшибло память.

Поэтому они не помнят, что в начале 90-х у российского рубля, равно как и у белорусского, и украинского купона, вообще не было никакой реальной ценности и, соответственно, российская рабочая сила практически ничего не стоила, хоть и была образована в советских вузах, техникумах и ПТУ, – то есть была той самой дешевой и квалифицированной рабочей силой, ради которой капиталисты выводят производства к черту на кулички. Но почему-то не вывели. А сама эта квалифицированная рабочая сила, вместо того чтобы нашить себе пуховиков на зиму, наварить мыла, насобирать магнитофонов, ходила в китайских, мылась турецким и слушала Пугачеву с японских, до которых наконец дорвалась. Та же сила, которой повезло больше других, ходила в шубах из обрезков бобра, выловленного в греческом озере Касторья, а не заворачивалась в отечественные соболя. Одна только Алла Пугачева производила отечественное как до, так и после.

И российский автопром от легко летящего на связках нулей рубля никак не оздоровился: просто вместо нынешних новых иномарок рабочая сила ездила на подержанных.

Я вам расскажу, какое будет сейчас импортозамещение. Это будет импортозамещение Италии на Турцию и Германии на Китай. Вместо итальянского будет недорогой, но броский турецкий трикотаж. Вместо айфона – его китайский аналог: на вид почти не отличишь, да еще и с двумя симками. Вместо «Икеи» – ярмарка «Кухни Беларуси». Вместо народного автомобиля «калужский Фольксваген» – вновь подержанный из Познани. Или загадочная самодвижущаяся повозка «Грейт голден мэйджик уолл»: «усиленный гидрой колесный руль, вольер для перчаток, удобная кушетка для затылка и головни – лучший выбор для тех, кто хочет в езду». Это раньше Путин китайского автопрома боялся и в Россию его заводы не пускал, предпочитая немецкий, а теперь союзнику по борьбе с мировым гегемонистом и потенциальному кредитору не откажешь.

Министр сельского хозяйства гордится: рост сельхозпроизводства в этом году составил 5% – все благодаря импортозамещению и вовремя введенным контрсанкциям. А как же в 2011 году, задолго до импортозамещения и контрсанкций, было целых 23%? Да и вообще, по этой табличке хорошо видно, что от погоды урожай у нас зависит гораздо сильнее, чем от импортозамещения.

Министр сельского хозяйства портит шефу картину: импортозмещение идет – не французского нижегородским, а испанского турецким.

Флаги веют на Босфоре,
Пушки празднично гремят,
Небо ясно, блещет море,
И ликует Цареград.

А вот душистое фруктовое мыло собственной варки, кой-какие местные джинсы и соболя и даже Yotaphone, продвигаемый нынче в Дубае, появились тогда, когда в России возникли две вещи: платежеспособный, достаточно разнообразный и капризный спрос и кредиты на то, чтобы что-то купить, а если получится, то и произвести.

По части недорогой и дисциплинированной рабочей силы мы всегда будем проигрывать настоящему третьему миру. Уже и сам Китай проигрывает Камбодже и Индонезии. Уже примериваются к Африке – нельзя ли и там научить несложным операциям и простой трудовой дисциплине. При желании можно.

Похоже, что тягаться с бедными странами по части массового производства дешевых и простых вещей бесполезно. А собственное производство в развитых и умеренно развитых странах, к которым и мы относимся, начинается, когда простое уже есть, срам прикрыт, голова в тепле, а хочется разнообразного и интересного.

Конечно, дорогая валюта утяжеляет судьбу местного производителя, тем более экспортера. И страны-производители и экспортеры пристально следят, чтобы никто из конкурентов хитро не пригнулся со своей валютой процентов на 10–15, проскочив вперед. Но вот падение валюты на 10% в день и на 100% за несколько месяцев вряд ли чему-то такому способствует.

Целебный эффект имеет место при определенной и медицински точной дозе лекарства. А от передозировки какое здоровье, только подорвешь имеющееся. Странно, на новый 2014 год говорить, что девальвация три процента поможет производителям (тогда доллар подорожал с 33 до 34 рублей), а на новый, 2015 год уверять, что девальвация сто процентов – тоже поможет. Девальвация в сто процентов за пару недель означает, что утерян экономический контроль, а какое же лечение, если доктора все игнорируют.

Как понять, дешев стал рубль или в самый раз? При таком падении курса, как сейчас, даже без сокращения производства наш номинальный ВВП, хоть целиком, хоть на душу населения, упадет вслед за обменным курсом вдвое. И среди крупнейших экономик мира Россия окажется уже не в конце первой десятки, а в конце второй. Не то что из «восьмерки», а как бы из «двадцатки» не вылететь: вот и решится проблема австралийской дипломатии, звать или не звать.

По паритету покупательной способности сокращение, конечно, будет меньше, но оно все равно будет неприлично большим даже на фоне других нефтяных экономик, где курсы национальных валют тоже попадали вслед за нефтью, но попадали на 10–15%, а не на наши 100% – даже в какой-нибудь замордованной проблемами Нигерии.

Видно, что слишком дешев, потому что нынешнее положение дел находится в полном противоречии с целями собственного государства последних пятнадцати лет – превращением рубля в резервную валюту, хотя бы региональную, Москвы – в финансовый центр, жителей России – в европейцев по доходам, без виз выезжающими в Европу. Видно по тому, что ЦБ поднимает ставку до 11% и через несколько дней до 17%, а это означает, что никто не возьмет никакого кредита, а без этого не бывает никакого производства – хоть с дешевой валютой, хоть без. Видно по тому, что резкое обеднение госслужащих находится в полном противоречии с целью победы над коррупцией. И по тому, как Путин одновременно говорит, что падение рубля выгодно российской экономике, и требует найти и наказать международных спекулянтов, которые его валят. Видно, наконец, по тому, что внешний долг отдавался десять лет назад для того, чтобы кредитоваться на выгодных условиях и развивать производство, а мы кредитуемся на таких, как будто бы его не отдавали.

Это и есть главная проблема авторитарных режимов, что человек здесь мера всех вещей, и все знают имя этого человека. Даже экономика, даже национальная валюта у нас представлены в мире не сами собой, а персонифицированы в первом лице государства. И мировое капиталистическое хозяйство ему теперь не слишком доверяет. Больше не видит в нем диктатора-рыночника. Это и есть главная проблема авторитарных режимов: все зависит не от качества страны и потенциала ее экономики, а от репутации первого лица. В неостановимом падении рубля без очевидных, если иметь в виду глубину, экономических причин (зато с очевидными политическими) беспокоит не столько оно само – падение, сколько то, что Владимир Путин, застывший у черты между правой и левой диктатурой, между капиталистической и не пойми какой, может махнуть на этот непонятный враждебный капитализм рукой и черту перейти.

Пока-то он вроде за капитализм, но как-то ненадежно, не до конца убедительно, и это нам внутри видно, а снаружи уже и не разглядеть. И в конце концов, что он там под ним понимает, вдруг не то же, что остальные, как уже бывало. А если вообще передумает быть за.

Инвесторы и прочие капиталисты тоже чувствуют, что может махнуть и перейти, поэтому рубль и падает – быстрее, чем это можно было бы объяснить нефтью и даже Украиной.

Какими будут действия Владимира Путина на фоне ухудшающейся экономической ситуации в его собственной стране, продолжающегося падения рубля, обвала нефтяных цен и сохраняющихся санкций? Пойдет ли Путин в наступление или, напротив, начнет сворачивать свой новороссийский проект в надежде примириться с Западом?

На самом деле на эти вопросы не просто нет ответов – ответ не имеет значения. И дело не в том, что у российского руководства нет стратегического плана действий, а в том, что Путин скорее реагирует, чем выстраивает ситуацию. Путин уже не способен правильно оценить происходящее. Он совершает ошибки, нередко роковые для окружающих, но никогда не приводящие к успеху.

Именно Путин требовал от Януковича жесткости в отношении к Майдану. В результате его требования привели к краху криминального режима. Путин был убежден, что диверсанты в Донецке помогут разжечь восстание по всей Восточной Украине. В результате мы стали свидетелями небывалого единения центра, запада и востока в противостоянии шовинистической заразе. Путин не сомневается, что оккупированные территории – рычаг для удержания Украины. А в результате освобождает нас от балласта, фактически ликвидируя неповоротливую советскую индустрию Донбасса и рассредоточивая население, которому все равно нечего было бы делать в местах проживания в случае проведения реформ. Путин за эти месяцы сделал за нас столько, сколько мы не сделали бы и за 20 лет. Возникает вопрос – а почему?

А потому, что Путин – не мумия и не компьютер, а живой человек, работающий с такими же живыми людьми. Людьми, как правило, ограниченными и малообразованными. И уже ясно – это новость даже не 2014‑го, а 2004 года – что никакой разницы между Украиной и Россией и между менталитетом людей, живущих в этих двух странах, Путин и его окружение заметить просто неспособны.

Для россиян вопрос территориальной целостности – это святое. Россия цепляется за маленькие необжитые Курилы, обрекая на маргинализацию и запустение весь Дальний Восток. Россия не захотела даже искать механизм развода с Чечней. Хотя самому неискушенному в политике человеку ясно, что пребывание Чечни в составе РФ – прямой путь к краху российской государственности в нынешнем виде, обострению межнациональных противоречий, усилению авторитаризма и геронтократии. Чечня «привязала» к себе всю Россию, и Путин верит, что таким же образом Донбасс может «привязать» к себе всю Украину. Однако это непросто потому, что украинцы воспринимают собственную государственность не так, как россияне. Именно поэтому отделение Крыма стало прежде всего проблемой Крыма, в одночасье превратившегося из полуострова в остров и все равно зависящего от Украины, а не от России. А отделение Донбасса – это проблема самого Донбасса. И что бы там ни захватывал Путин, он создаст проблемы только захваченным территориям, а не нашей стране. Россиянину этого никогда не понять. Даже многим воспитанным в советских традициях украинцам этого никогда не понять. И тем не менее это не работает. И ничто, что придумал бы Путин, не будет работать. Потому что он создает рецепты для мира, которого не существует в реальности, мира, в котором мы не живем. Уже не живем.

У Путина есть одна главная задача, с которой он великолепно справляется – самим фактом своего существования, своими нелепыми решениями, своим фантасмагорическим представлением о мире – доказывать, что договориться с ним невозможно. Это доказательство необходимо для краха российской экономики и начала настоящего кризиса в России. А этот кризис необходим как воздух и нам, и России.

Нам – потому что избавит от агрессивного непредсказуемого соседа с его средневековыми амбициями и дикарскими замашками. России – потому что только гибель ее экономики, очевидная для каждого гражданина этой маргинальной страны, так и не ставшей настоящим государством за время после краха СССР, поможет перейти к переформатированию самой российской государственности и появлению на месте нынешнего уродливого режима настоящей управленческой структуры, децентрализованной и предоставляющей регионам и народам России максимальные права и возможности.

Без такого переформатирования Россия обречена на десятилетия упадка, войн, конфликтов, террористических актов и техногенных катастроф, опасных как для ее жителей, так и для соседей этой страны. Именно поэтому Путин, уже выполнивший роль ускорителя процесса созревания современной украинской политической нации, сейчас играет роль ускорителя процесса краха собственного режима и начала перемен в самой России.