Тема с политическим подтекстом!

Светлейший повелитель Гарун аль-Рашид, питая слабость к прогулкам по ночному Багдаду время от времени исчезал из дворцовых покоев, дабы побродить темными переулками под видом простого купца и отыскивал приключения на свою венценосную голову, посещая заброшенные караван-сараи и заводя приятельские отношения с залетными джинами.

Похождения неспокойного халифа нисколько не волновали торговый люд столицы. Во-первых, Аббасидским Халифатом от имени сына правила мать Гаруна мудрейшая аль-Хайзуран и его воспитатель Яхья-ибн-Халиб из клана Бармакидов. Во-вторых, для правоверных не имело значения, каким образом «дуркует» их сиятельный правитель, ибо жизненно важным в тех диковинных краях было: при любой погоде определить в какой стороне Мекка, помнить, что Аллах велик, и покрепче привязывать верблюда. После смерти матери Гарун еще шесть лет правил единолично, без всякой меры укрепляя «духовные скрепы» и увеличивая налоги, на что поданные отвечали вооруженными восстаниями. Подавляя одно из восстаний, халиф и погиб. Двенадцать столетий прошелестело подобно страницам полуоткрытой книги в войнах за веру и власть. Тасовались династии, возникали и исчезали халифаты, султанаты, империи. Незыблемым осталось одно: при любой погоде уметь определить, в какой стороне Мекка, помнить, что Аллах велик, и покрепче привязывать верблюда.

Правоверные и православные слишком долго варились в соседних котлах, иногда не понятно где заканчиваются одни, и начинаются другие, но есть один существенный нюанс: как правоверный верит в бога, так православный верит в пришествие сурового и справедливого царя земного. Исламский Мир — категория еще та, за «скрепы» порвут и потопчут, однако растет он из личной веры во всевышнего. «Русский Мир» вырастает из веры в монарха – духовной основы российской автократии. На бескрайних российских просторах, любой одержимый тиран, нарезающий ленты из элиты и обдирающий до нитки всех прочих, может быть бесконечно популярен, если только он будет убедителен в своем тиранстве. Стоит взойти на трон императору с простыми человеческими слабостями, как цивилизационный проект под кодовым названием «Третий Рим» оплывает подобно свече. Мамонов в роли Грозного, на раскрытой ладони протягивает зрителю ключ к пониманию метальной природы российской государственности: «…Не верят мне, царю не верят. А царю нет веры и на войне победы нет, и скоты не плодятся, и хлеб не родится…».

И что за гримасы эволюции! Рожденные в хроническую «лихую годину». В перерывах между «окаянными днями» и «смутным временем», высмеивая скопидомство бездушных западных бюргеров, бережно хранят в своих гаражах: старый смеситель (скрученный когда-то по причине поломки), «дембельскую» шинель, пробитую велосипедную камеру, треснутую лыжу и ведро ржавых гаек. Как дети веселятся, увидев проплывающую мимо ступень межконтинентальной баллистической ракеты. Полной грудью дышат среди разбитых дорог и поселков барачного типа, навсегда застряв на лавочке в старом дворе, между поломанными качелями и загаженными гаражами. Казалось бы, где они, а где царь?! Однако подать немедленно хоть плохонького, но Царя-Батюшку или на худой конец фюрера, ибо духовная основа, понимаешь! В эту духовную основу, как в советскую авоську, чего только не накидано, все смешалось, перекрутилось, вылезло наружу и уже не понятно, что из чего торчит, однако обожание, в некоторых случаях доходящее до консистенции религиозного поклонения, видно за километр. Николенька Ростов мечтающий умереть на глазах Александра I и рыдающие навзрыд дети расстрелянных «врагов народа» на похоронах «отца народов» — явления одной ментальной природы гвоздем, сидящей в подкорке среднестатистического жителя России.

На начальном этапе правления «обожание» дается как аванс в расчете на то что, наконец, пришел нормальный царь, который устроит всеобщее благоденствие. Каким образом хорошо подвешенный язык или волевой подбородок могут гарантировать «светлое будущее» — не в состоянии ответить ни один здравомыслящий человек. Может быть всему виной — вечно бабье в российской душе или просто-напросто рудимент племенного почитания вождя как верховного шамана. Так или иначе, ожидание чуда от каждого нового объекта обожания – обязательный компонент в «авоське веры». «Ожидание чуда» — компонент весьма нестойкий, поскольку через некоторое время могут появиться смутные сомнения: как же так — царь есть, а репа второй год не родит? Следуя логике примитивного религиозного поклонения — такого царя надо бы, как провинившееся идолище, измазать грязью и всыпать ему плетей, но это чревато, поскольку по должности царь сам кому хочешь всыплет. Когнитивный диссонанс получается!

Во времена когнитивного диссонанса люди долга, такие как боевой офицер Павлоградского гусарского полка Николай Ростов, напиваются в кабаках и кричат, убеждая себя: «Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя… Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего…», а народные массы начинают по-хамски трепать анекдоты про Гришку, Раиску, Алинку, что чревато, если царь имеет более-менее человеческий облик и боится проливать народную кровь.

Чуда ждали граждане Страны Советов, когда теплыми весенними днями 1985 года с восторгом обсуждали нового генсека, говорящего не по бумажке и запросто отвечающего на вопросы с места. Чуда не случилось! Не прошло и пятилетки как примерно те же граждане уже обожали здоровую краснощекую простоту уральского строителя, который бульдозером пер во власть, не видя препятствий.

Кроме «ожидания чуда» в первой половине девяностых было еще кое-что имеющее значение — народу явно хотелось дружбы и уважения, как от бывших «союзников», так и от бывших «врагов». Отчего «загадочная русская душа» хочет, дабы ее уважали, несмотря на опухшее лицо и запах перегара — это вопрос, требующий глубокого исследования, но во все времена и уклады, при всех царях и генсеках — «Ты меня уважаешь?» — основа основ мотивационной базы российского имперского сознания.

Два столетия прошло, а эхо фантазий от автора «Истории государства Российского» — «Мы не имеем нужды прибегать к басням и выдумкам, подобно грекам и римлянам, чтобы возвысить наше происхождение: слава была колыбелию народа русского, а победа — вестницею бытия его. Римская империя узнала, что есть славяне, ибо они пришли и разбили ее легионы» — до сих пор гуляет по Руси-Матушке, перекликаясь с оскорблено-недоуменным — «почему им можно, а нам нельзя?».

В среднестатистическом россиянине сидят: во-первых, Манилов и Ноздрев, безумно жаждущие дружбы и уважения — один за это готов отдать все, другой за то же самое готов бить лицо любому, во-вторых, Собакевич с Коробочкой потерявшие веру в бескорыстные отношения, поскольку все вокруг мошенники и жулики, посягающие на их «таблицу Менделеева». Когда количество последних превышает критический порог — на арену выходит «обида на запад».

Как может вера в свое «славное» прошлое и способность «навалять» любому сочетаться с вековыми стонами об ущемлении российской национальной доминанты — логически объяснить невозможно, однако слова из песни не выкинуть – афронт присутствовал, присутствует и, судя по всему, будет присутствовать. Доносясь слабым эхом старины седой — «А у нас, Государь, сирот твоих никаких больших торгов нет опроче мяса и рыбы и всякого харчю, и от того мы сироты твои от них иноземцов в конец погибли» — столетием вьется от Данилевского к Дугину, широко разливаясь в годы очередного «просветления». Обида «на запад» — категория уникальная и вечная как «миргородская лужа», сакральная как пустыня в душе бедуина — пережила все этапы «Большого рывка», прорастая сквозь победы, свершения и освоения, как будто и не было витка спирали от Ленина на броневике к Ельцину на танке.

Бес сомнения всегда найдется заезжий российский либерал, который будет доказывать, что касаемо «обиды», украинцы — то же самое и по тому же месту, токмо по отношению к ним «великим и ужасным» и, тыкая вилкой с насаженным на нее надкушенным куском сала в отдельных «патриотов» — рассказывать о единых стандартах либеральной демократии. Не стоит подаваться и путать натур продукт с генетической ошибкой. Природа «вышеватника» понятна и натуральна, как полячка, бурчащая под нос: «kurwa moskiewska» или как ирландец, не играющий в крикет. Бессмысленно разбирать по косточкам закономерные явления. «Ватник» — совсем другое дело: идейные наследники Империи и внуки победителей, — с какой стати они оскорбились в «лучших» чувствах? Без сомнения тоскливо, когда все победы в прошлом, но это не повод бить стекла соседям! Согласитесь — австриец, считающий венгров предателями или британец, надувший губы на Австралию — по меньшей мере, объект для психиатра. Невозмутимый джентльмен в пробковом шлеме, с сигарой и тростью хладнокровно прошагавший по континентам и цивилизациям, спокойно вернулся на родной остров, где без истерик и припадков играет роль сателлита своей бывшей колонии. И только российская рефлексия намертво застыла в особой позе. И тысячу раз прав Отто фон Бисмарк, говоривший: «Россия опасна мизерностью своих потребностей!».

Опасность реальна — желание реванша (логическое следствие обиды) накладывается на тоску по «твердой руке», парящую над милыми березками со времен ордынского кураторства. Независимо от сословий и состояния, в минуту раздумий оглядывая вокруг себя привычный бардак «загадочная душа» бормочет себе под нос: «Вот ужо приедет майор…». Порядок на просторах «Русского Мира» почему-то всегда ассоциируется с отрезанными носами и пеньковой веревкой. а картина маслом, как более успешного соседа волокут за растрепанную бороду в Александровскую Слободу, впечатана в сознание среднестатистического россиянина еще с тех времен, когда империей и не пахло. Ну, впечатана и впечатана! Все бы ничего, если бы «Русский Мир» имел точно очерченные границы, но поскольку в основании российской государственности лежит вера, а вера границ не имеет, то в зоне риска — все, что дышит в северном полушарии. Управление рисками естественно заточено на царя. Но не в том смысле, что он отдает приказы о наступлении, нет, принятие решений — категория гораздо более сложная даже для России (голуби, ястребы и прочее), а в том смысле, что царь предопределяет градус кипения веры.

Владимир Владимирович серой мышью скользнувший во власть в конце девяностых, на самом деле довольно интересный феномен – пуст и полон как зеркало, отражающее внешний мир. За все пятнадцать лет правления он ни сделал ничего, чего не хотели широкие массы. Даже подростковая потребность нравиться окружающим, на первых порах была приплюсована в актив. После разваливающегося на глазах косноязычного Ельцина, электорат с удовольствием наблюдал за полетами на истребителе и с чувством глубокого удовлетворения слушал «пацанские закидоны» про «мочилово в сортире», исполненные в манере бесподобной артикуляции Миши Полякова из «Кортика» и «Бронзовой птицы». Вторая Чеченская война, посадка Ходорковского, разгон НТВ – с явным удовольствием воспринимались низами и окрестностями. Путин как стремящийся к абсолютному нулю вампир Костя Саушкин из «Сумеречного Дозора» — гений магии отражения. Так успешно «юзать» ресурс «авоськи веры» — не каждому дано, а неуклонный рост нефти в течение всех пятнадцати лет – сущее чудо, которое так долго ждал обносившийся народ. Однако поданные привыкают ко всему и даже хорошие зарплаты начинают воспринимать как норму, поэтому из сундуков достаются замшелые мифологемы и разучиваются танцы с ядерной дубиной из репертуара незабвенного Никиты Сергеевича. И дальше будет только круче — остановить тронувшуюся лавину не реально. Вопрос в том, куда она будет направлена: либо полномасштабная война, либо внутренний фронт. Для нас Украины — второй вариант гораздо предпочтительней. Впрочем, исходя из нормальной человеческой логики для Путина тоже, поскольку возможность быть похороненным в кремлевской стене под рыдания репрессированных детей народа – перспектива более привлекательная, чем отравиться в бункере в конце Третьей Мировой. Если же злые языки нашептывают правду и ВВП смертельно болен, то человеческая логика здесь не работает, со всеми вытекающими из этого факта последствиями.

Похождения неспокойного халифа нисколько не волновали торговый люд столицы

Похождения неспокойного халифа нисколько не волновали торговый люд столицы. Во-первых, Аббасидским Халифатом от имени сына правила мать Гаруна мудрейшая аль-Хайзуран и его воспитатель Яхья-ибн-Халиб из клана Бармакидов. Во-вторых, для правоверных не имело значения, каким образом «дуркует» их сиятельный правитель, ибо жизненно важным в тех диковинных краях было: при любой погоде определить в какой стороне Мекка, помнить, что Аллах велик, и покрепче привязывать верблюда. После смерти матери Гарун еще шесть лет правил единолично, без всякой меры укрепляя «духовные скрепы» и увеличивая налоги, на что поданные отвечали вооруженными восстаниями. Подавляя одно из восстаний, халиф и погиб. Двенадцать столетий прошелестело подобно страницам полуоткрытой книги в войнах за веру и власть. Тасовались династии, возникали и исчезали халифаты, султанаты, империи. Незыблемым осталось одно: при любой погоде уметь определить, в какой стороне Мекка, помнить, что Аллах велик, и покрепче привязывать верблюда.

Правоверные и православные слишком долго варились в соседних котлах, иногда не понятно где заканчиваются одни, и начинаются другие, но есть один существенный нюанс: как правоверный верит в бога, так православный верит в пришествие сурового и справедливого царя земного. Исламский Мир – категория еще та, за «скрепы» порвут и потопчут, однако растет он из личной веры во всевышнего. «Русский Мир» вырастает из веры в монарха – духовной основы российской автократии. На бескрайних российских просторах, любой одержимый тиран, нарезающий ленты из элиты и обдирающий до нитки всех прочих, может быть бесконечно популярен, если только он будет убедителен в своем тиранстве. Стоит взойти на трон императору с простыми человеческими слабостями, как цивилизационный проект под кодовым названием «Третий Рим» оплывает подобно свече. Мамонов в роли Грозного, на раскрытой ладони протягивает зрителю ключ к пониманию метальной природы российской государственности: «…Не верят мне, царю не верят. А царю нет веры и на войне победы нет, и скоты не плодятся, и хлеб не родится…».

И что за гримасы эволюции! Рожденные в хроническую «лихую годину». В перерывах между «окаянными днями» и «смутным временем», высмеивая скопидомство бездушных западных бюргеров, бережно хранят в своих гаражах: старый смеситель (скрученный когда-то по причине поломки), «дембельскую» шинель, пробитую велосипедную камеру, треснутую лыжу и ведро ржавых гаек. Как дети веселятся, увидев проплывающую мимо ступень межконтинентальной баллистической ракеты. Полной грудью дышат среди разбитых дорог и поселков барачного типа, навсегда застряв на лавочке в старом дворе, между поломанными качелями и загаженными гаражами. Казалось бы, где они, а где царь?! Однако подать немедленно хоть плохонького, но Царя-Батюшку или на худой конец фюрера, ибо духовная основа, понимаешь! В эту духовную основу, как в советскую авоську, чего только не накидано, все смешалось, перекрутилось, вылезло наружу и уже не понятно, что из чего торчит, однако обожание, в некоторых случаях доходящее до консистенции религиозного поклонения, видно за километр. Николенька Ростов мечтающий умереть на глазах Александра I и рыдающие навзрыд дети расстрелянных «врагов народа» на похоронах «отца народов» – явления одной ментальной природы гвоздем, сидящей в подкорке среднестатистического жителя России.

На начальном этапе правления «обожание» дается как аванс

На начальном этапе правления «обожание» дается как аванс в расчете на то что, наконец, пришел нормальный царь, который устроит всеобщее благоденствие. Каким образом хорошо подвешенный язык или волевой подбородок могут гарантировать «светлое будущее» – не в состоянии ответить ни один здравомыслящий человек. Может быть всему виной – вечно бабье в российской душе или просто-напросто рудимент племенного почитания вождя как верховного шамана. Так или иначе, ожидание чуда от каждого нового объекта обожания – обязательный компонент в «авоське веры». «Ожидание чуда» – компонент весьма нестойкий, поскольку через некоторое время могут появиться смутные сомнения: как же так – царь есть, а репа второй год не родит? Следуя логике примитивного религиозного поклонения – такого царя надо бы, как провинившееся идолище, измазать грязью и всыпать ему плетей, но это чревато, поскольку по должности царь сам кому хочешь всыплет. Когнитивный диссонанс получается!

Во времена когнитивного диссонанса люди долга, такие как боевой офицер Павлоградского гусарского полка Николай Ростов, напиваются в кабаках и кричат, убеждая себя: «Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя… Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего…», а народные массы начинают по-хамски трепать анекдоты про Гришку, Раиску, Алинку, что чревато, если царь имеет более-менее человеческий облик и боится проливать народную кровь.

Чуда ждали граждане Страны Советов, когда теплыми весенними днями 1985 года с восторгом обсуждали нового генсека, говорящего не по бумажке и запросто отвечающего на вопросы с места. Чуда не случилось! Не прошло и пятилетки как примерно те же граждане уже обожали здоровую краснощекую простоту уральского строителя, который бульдозером пер во власть, не видя препятствий.

Кроме «ожидания чуда» в первой половине девяностых было еще кое-что имеющее значение – народу явно хотелось дружбы и уважения, как от бывших «союзников», так и от бывших «врагов». Отчего «загадочная русская душа» хочет, дабы ее уважали, несмотря на опухшее лицо и запах перегара – это вопрос, требующий глубокого исследования, но во все времена и уклады, при всех царях и генсеках – «Ты меня уважаешь?» – основа основ мотивационной базы российского имперского сознания.

Два столетия прошло, а эхо фантазий от автора «Истории государства Российского» – «Мы не имеем нужды прибегать к басням и выдумкам, подобно грекам и римлянам, чтобы возвысить наше происхождение: слава была колыбелию народа русского, а победа – вестницею бытия его. Римская империя узнала, что есть славяне, ибо они пришли и разбили ее легионы» – до сих пор гуляет по Руси-Матушке, перекликаясь с оскорблено-недоуменным – «почему им можно, а нам нельзя?».

В среднестатистическом россиянине сидят: во-первых, Манилов и Ноздрев, безумно жаждущие дружбы и уважения – один за это готов отдать все, другой за то же самое готов бить лицо любому, во-вторых, Собакевич с Коробочкой потерявшие веру в бескорыстные отношения, поскольку все вокруг мошенники и жулики, посягающие на их «таблицу Менделеева». Когда количество последних превышает критический порог – на арену выходит «обида на запад».

Обида «на запад» – категория уникальная и вечная как «миргородская лужа»

Как может вера в свое «славное» прошлое и способность «навалять» любому сочетаться с вековыми стонами об ущемлении российской национальной доминанты – логически объяснить невозможно, однако слова из песни не выкинуть – афронт присутствовал, присутствует и, судя по всему, будет присутствовать. Доносясь слабым эхом старины седой – «А у нас, Государь, сирот твоих никаких больших торгов нет опроче мяса и рыбы и всякого харчю, и от того мы сироты твои от них иноземцов в конец погибли» – столетием вьется от Данилевского к Дугину, широко разливаясь в годы очередного «просветления». Обида «на запад» – категория уникальная и вечная как «миргородская лужа», сакральная как пустыня в душе бедуина – пережила все этапы «Большого рывка», прорастая сквозь победы, свершения и освоения, как будто и не было витка спирали от Ленина на броневике к Ельцину на танке.

Бес сомнения всегда найдется заезжий российский либерал, который будет доказывать, что касаемо «обиды», украинцы – то же самое и по тому же месту, токмо по отношению к ним «великим и ужасным» и, тыкая вилкой с насаженным на нее надкушенным куском сала в отдельных «патриотов» – рассказывать о единых стандартах либеральной демократии. Не стоит подаваться и путать натур продукт с генетической ошибкой. Природа «вышеватника» понятна и натуральна, как полячка, бурчащая под нос: «kurwa moskiewska» или как ирландец, не играющий в крикет. Бессмысленно разбирать по косточкам закономерные явления. «Ватник» – совсем другое дело: идейные наследники Империи и внуки победителей, – с какой стати они оскорбились в «лучших» чувствах? Без сомнения тоскливо, когда все победы в прошлом, но это не повод бить стекла соседям! Согласитесь – австриец, считающий венгров предателями или британец, надувший губы на Австралию – по меньшей мере, объект для психиатра. Невозмутимый джентльмен в пробковом шлеме, с сигарой и тростью хладнокровно прошагавший по континентам и цивилизациям, спокойно вернулся на родной остров, где без истерик и припадков играет роль сателлита своей бывшей колонии. И только российская рефлексия намертво застыла в особой позе. И тысячу раз прав Отто фон Бисмарк, говоривший: «Россия опасна мизерностью своих потребностей!».

Опасность реальна – желание реванша (логическое следствие обиды) накладывается на тоску по «твердой руке», парящую над милыми березками со времен ордынского кураторства. Независимо от сословий и состояния, в минуту раздумий оглядывая вокруг себя привычный бардак «загадочная душа» бормочет себе под нос: «Вот ужо приедет майор…». Порядок на просторах «Русского Мира» почему-то всегда ассоциируется с отрезанными носами и пеньковой веревкой. а картина маслом, как более успешного соседа волокут за растрепанную бороду в Александровскую Слободу, впечатана в сознание среднестатистического россиянина еще с тех времен, когда империей и не пахло. Ну, впечатана и впечатана! Все бы ничего, если бы «Русский Мир» имел точно очерченные границы, но поскольку в основании российской государственности лежит вера, а вера границ не имеет, то в зоне риска – все, что дышит в северном полушарии. Управление рисками естественно заточено на царя. Но не в том смысле, что он отдает приказы о наступлении, нет, принятие решений – категория гораздо более сложная даже для России (голуби, ястребы и прочее), а в том смысле, что царь предопределяет градус кипения веры.