Тема с политическим подтекстом!

[zlex40]

Третье пришествие большевизма

Репродукция плаката В.Дени "Или смерть капиталу, или смерть под пятой капитала", 1919 год

Русское общество, долгие годы спавшее глубоким политическим сном, неожиданно пришло в движение. Причем, в отличие от событий двухлетней давности, речь идет не столько об активности городской интеллигенции («креативного класса», «рассерженных горожан» и так далее), сколько о действительно широком «народном» движении, охватившем самые разные социальные слои. Уже поверхностного взгляда будет достаточно, чтобы разглядеть религиозную природу этого движения.
Даже у людей, склонных в обычных обстоятельствах к рациональному поведению и рассуждению, в нынешних условиях способность критически осмысливать происходящее оказалась существенно снижена. «Крым наш» – это не столько политический лозунг, сколько символ веры. Религиозное, однако, не значит церковное, и, тем более, христианское. Скорее, наоборот, «евразийство», получившее статус официальной идеологии в России, генетически связано с русским большевизмом, глубоко враждебным христианству. Свою родословную «евразийцы» ведут не от русских святых, а от «бесов» Достоевского. Это третья и последняя стадия эволюции большевизма, на которой происходит его полное и окончательное разложение.

Генезис русского большевизма

Документы, листовки, периодическая печать, литература РСДРП (материалы экспозиции "Исторические судьбы большевизма" в Москве)

Религиозная природа большевизма, его глубинная связь с православием и укорененность в русской культуре не были секретом еще в начале XX века – по сути, «Вехи» были написаны именно об этом. Перефразируя Ленина, можно сказать, что существуют «три источника, три составные части» большевизма: «западничество» и «славянофильство», как два основных направления русских интеллектуальных поисков середины XIX века, и православная религиозная традиция, ставшая той «чувственной подкладкой», которая помогла соединить вместе то, что, казалось бы, соединено быть не может никогда.
В середине XIX века русская духовная жизнь оказалась в кризисе, во многом напоминающем сегодняшний интеллектуальный раздрай. С одной стороны, подошел к завершению петровский, «ученический» период развития Империи и резко выросло самосознание русских элит. Ментальная зависимость от Европы, которая в течение предыдущих полутора веков воспринималась как естественная и необходимая, вдруг стала тяготить Россию, уже тогда «встающую с колен». С другой стороны, именно в этот период, как назло, Европа, хоть и объятая пламенем революций (ох уж эта вечная любовь Запада к «управляемому хаосу») резко ускорила экономический рост, входя в завершающую фазу промышленной революции.
В этих обстоятельствах верхушка русского общества разделилась на два глубоко враждебных друг другу лагеря: «западников», которые считали, что Россию следует немедленно переиначить на европейский лад, и «славянофилов», которые полагали, что России надо порвать с Европой и вернуться к «допетровским» ценностям. Надо особо подчеркнуть, что в этом не было ничего специфически русского.
Английский историк Арнольд Тойнби писал по этому поводу, что в любом отсталом обществе, которому нужно противостоять более сильному в военном и экономическом отношении противнику, возникает два течения: «иродианство» – ратующее за копирование институтов более удачливых соседей, и «зелотизм» – призывающее к глухой изоляции ради сохранения традиционного уклада. По мнению Тойнби, ни то, ни другое течение не могут привести общество к успеху, потому что оба они лишены настоящего творческого начала.

Британский историк Арнольд Тойнби

Пока шел этот великий спор в элитах, Россия «отыгрывалась» на тогдашнем «больном человеке Европы» – Турции (аналоге сегодняшней Украины). Запад и тогда не радовал разнообразием своей политики, оказывая всяческую поддержку «больному человеку» с единственной целью – не допустить усиления влияния России в регионе. Если сравнивать теперешнюю ситуацию с тем, что случилось сто пятьдесят лет назад, после того, как Россия зашла слишком далеко в своих мечтах о новом справедливом европейском порядке, то можно прийти к выводу, что сейчас все не так уж и плохо – поражение в Крымской войне было сокрушительным. Но в то же время, оно имело отрезвляющий характер для элит и временно сделало спор «западников» и «славянофилов» не актуальным.
Реформы, спровоцированные Крымской войной, породили народничество – то есть привели в движение огромные людские массы, которые быстро поглотили тот ничтожно маленький мыслящий класс, внутри которого шла рубка между «западниками» и «славянофилами». Народническое движение растворило в себе и тех, и других, создав идеологический оксюморон – охранителя-модернизатора на православной чувственной подкладке. Следующей исторической производной от народничества стал большевизм – сектантское политическое течение, странным образом сочетавшее в себе радикальное западничество с не менее радикальным изоляционизмом. Большевизм, с одной стороны, вырвал Россию из Европы, а с другой – провел самую мощную и самую массовую европеизацию России со времен Петра I.

Один из фрагментов панорамы панорамы "Оборона Севастополя 1854-1855 гг." Её автор Ф.Рубо (1856-1928) запечатлел один день из 11-месячной обороны города - 6 июня 1855 года, когда 75-тысячная русская армия отразила штурм 173-тысячного англо-французского войска

У большевизма оказался огромный модернизационный потенциал. Возможно в «большевизации» России кроется разгадка тайны потерянной «русской реформации». Большевик – это светский «православный реформатор», поэтому нет ничего удивительного в том, что столетие спустя большевизм был так легко конвертирован обратно в, казалось бы, совершенно враждебное ему православие. Тем, кого сегодня называют в России «православными чекистами», не потребовалось никакого усилия, тем более никакого покаяния, чтобы выйдя из Обкома, войти в Храм.

Взлет и падение большевизма

Исполнив свою модернизационную миссию, большевизм за несколько десятилетий целиком растратил свой пассионарный заряд и к 70-м годам XX века окончательно выродился в скучный и не вдохновляющий «коммунистический ритуал», повторив судьбу русского православия. Он не то, чтобы исчез, но ушел с поверхности общественной жизни, превратившись в «подземное озеро». После распада СССР эти подземные идеологические воды снова поднялись на поверхность. Случилось второе пришествие большевизма в русской истории.
Однако если в 1917 году большевизм был восходящим политическим течением, то семьдесят лет спустя он вернулся уже как нисходящий поток. Поэтому, если в момент своего политического взлета большевизм интегрировал в себе практически все значимые моменты русского идейного наследия, то в конце XX века он стал разлагаться как раз на элементы, которые некогда составляли его фундамент. Старая дискуссия между «западниками» и «славянофилами» вспыхнула вновь, но уже как внутренняя дискуссия двух идейных осколков большевизма.

Баррикады на Смоленской площади в Москве 2 октября 1993 года

Сегодняшний политический расклад в России во многом напоминает ситуацию 1991-1993 годов. Тогда тоже между новоявленными «западниками» и «патриотами» разразилась жестокая идеологическая война. Однако в то время главным общественным запросом в России был «консюмеризм» – безудержная жажда потребления по «западным стандартам», и поэтому у сторонников изоляционизма не было шансов. Это привело к тому, что вторичная большевизация России осуществилась под «западническими» знаменами.
Второе пришествие большевизма для России оказалось не менее губительным, чем первое. Механическое и нетворческое заимствование чужих институтов не имело ничего общего с действительным либерализмом. Реформаторы восстанавливали частную собственность и капитализм с тем же остервенением, с которым их деды раньше ее уничтожали. Созданный их усилиями экономический и политический строй России не имел ничего общего ни с настоящим капитализмом, ни с настоящей демократией.
У второго пришествия большевизма есть четкая дата «окончания». Его миссия была завершена 17 августа 1998 года, в день, когда правительство Сергея Кириенко объявило дефолт. Надежды населения на лучшую жизнь перестали ассоциироваться с рыночными и демократическими реформами. В своих мечтах о комфортной жизни русский человек «отвязался» от Европы, а само слово «либерализм» стало для него надолго ругательным.
С кризисом такого масштаба послевоенное поколение в России еще не сталкивалось, поэтому неудивительно, что его следствием стал глубочайший политический шок, растянувшийся на целое десятилетие. Так называемый «путинский режим» есть прямое следствие кризиса 1998 года. Он породил ту массовую политическую и социальную апатию, временами переходящую в депрессию, без которой становление этого режима было бы невозможным.
Клин клином вышибают. Ровно через десять лет, осенью 2008 года, другой кризис, на этот раз действительно пришедший с Запада, разбудил Россию ото сна. Пол Чести из Оксфордского университета справедливо заметил, что появление «болотного движения» напрямую связано с кризисом – русский средний класс почувствовал, что авторитарный режим не всегда в состоянии его защитить, и поэтому озаботился качеством политической власти. Но «болотный процесс», пик которого пришелся на конец 2011 и начало 2012 годов, оказался лишь увертюрой к исторической драме, которая по-настоящему развернулась двумя годами позднее, после очередного витка украинской революции.
Как нельзя склеить разбитую вазу, так нельзя приложить обратно «либерализм» образца 90-х к русскому обществу. Лидеры «болотного движения» сумели раскачать лодку, но не удержались на капитанском мостике. В чужую лодку запрыгнули сидевшие в засаде с 1991 года партиоты-евразийцы. Их «новороссийский проект» знаменовал начало третьего пришествия большевизма в России. Евразийство – это, по всей видимости, последняя пугающая ипостась русского большевизма. После нее может быть либо что-то совершенно новое, либо пустота.

Россия в поисках третьей силы

Сергей Нарышкин, Владимир Жириновский и Сергей Миронов слушают выступление Владимира Путина перед депутатами парламента Крыма в санатории под Ялтой

За двадцать лет, прошедших с момента распада СССР, ядро кометы русского большевизма окончательно развалилось, и от него откололись два безжизненных политических астероида – русское неозападничество и русское неославянофильство. Теперь все мы становимся свидетелями весьма любопытного и опасного процесса, когда оба осколка синхронно «уплотняются», грозя превратиться в новые «черные дыры» русской истории. И в так называемом «либеральном» лагере, и в так называемом «патриотическом» лагере произошла идеологическая кристаллизация, в результате которой доминирующим течением на обоих политических полюсах стал фундаментализм – то есть наиболее радикальное, негибкое, нетерпимое и догматическое крыло.
Странным образом открытый Николаем Вавиловым биологический закон «гомологических рядов», в соответствии с которым у различных видов растений, принадлежащих к одному семейству, в ходе их дальнейшей эволюции наблюдается параллелизм развития, сработал и в политике. Два идейных течения, являющихся политическими антагонистами, но выросшие из одной «большевистской шинели», стали со временем стилистически неотличимы друг от друга.
Судя по всему, на этом история большевизма в России завершается. Будучи порождением первой Крымской войны, он, скорее всего, на второй Крымской войне и закончится. Многим может показаться, что этот вывод не подтверждается эмпирически – достаточно взглянуть на то всеобщее воодушевление, если не сказать ликование, с которым русское общество встретило новый «патриотический» курс правительства. Этим людям следует напомнить, что двадцать лет тому назад то же самое русское общество с не меньшим энтузиазмом приветствовало русских «либеральных реформаторов». И не просто приветствовало, а шло ради этого на баррикады и ложилось под танки. Поэтому нет ничего более иллюзорного в политике, как народное воодушевление. Так что, как сказал царь Соломон: «Пройдет и это».

Лидер Международного Евразийского движения Александр Дугин выступает на митинге "За Донецкую Русь!" в Москве

Русское «патриотическое» движение выглядит сегодня как никогда убедительно и грозно: брутальные лидеры, бескомпромиссная риторика, показная жертвенность. Но в действительности весь этот новый «русский мир» с его главным проектом «Новороссия» является абсолютным политическим и идеологическим фейком. Картинные лидеры «евразийства» имеют ничуть не большую связь с русским народом, чем их заклятые оппоненты «либералы». Будучи по своему содержанию историческим ремейком большевизма, «евразийство» лишено собственного творческого начала и подлинной харизмы. Рискну предположить, что любовь без радости между русским обществом и «патриотами» закончится в скором будущем разлукой без печали.
России еще только предстоит сделать свой главный исторический выбор. Но это не будет выбор между большевиками-западниками и большевиками-патриотами. Основная масса русского народа находится вне влияния этих отживающих свой век идеологий. Выиграть право стать застройщиком будущей России может только совершенно новая сила, которая должна прийти на смену большевизму. Такой силой могут быть либо настоящие либералы, либо настоящие фашисты. И те, и другие еще не появились на поверхности русской политики. Но на самом дне русского политического океана уже проснулись вулканы. И, когда в России закончится третье пришествие большевизма и схлынет фальшивая «евразийская» волна, вершины политических вулканов обнажатся, и начнется настоящее извержение.

Участники демонстрации против аннексии Крыма в Санкт-Петербурге

Владимир Пастухов, доктор политических наук, научный Оксфордского университета, BBC