Форум болельщиков ФК Металлист Харьков

Но между нынешним режимом и социалистическим СССР есть два серьезных различия.

Во-первых, СССР провозглашал себя самым передовым в мире строем. СССР обещал построить рай на Земле в противовес нищему капиталистическому аду.

Налицо был когнитивный диссонанс: советский гражданин приезжал на Запад – видел супермаркеты со ста сортами колбасы, приезжал в СССР – видел пустые прилавки, и когда ему говорили, что наш строй самый передовой и изобильный, начинал злиться.

Нынешний режим материального превосходства не обещает. Наоборот, его идейную скрепу можно изложить примерно так: «да, мы в грязи, но зато мы – духовные». Конгитивного диссонанса не возникает. Описание явно соответствует фактам. Да, мы в грязи, а Запад процветает. Все правильно. А что до «духовности» – ее трудно измерить, но ею легко утешиться.

Во-вторых, СССР обладал огромной прослойкой научно-технической и инженерной элиты. И элита эта прекрасно отдавала себе отчет в реальном положении вещей.

Нынешний режим эту элиту – научную, техническую, предпринимательскую – по природе своей аннулирует. Она ему не просто не нужна – она для него опасна. Идеал петрократии – это экспортировать нефть и газ и импортировать все остальное, и чтобы все зависели от государства. Соответственно, элита истончается и превращается в верхушку, а вместе с элитой исчезает, собственно, и сама возможность критического осмысления действительности. Исчезают те люди, которые способны мыслить без помощи телевизора.

Поэтому сравнивать нынешнюю Россию надо, к сожалению, не с СССР, а с множеством аналогичных режимов третьего мира.

Например, с Зимбабве, где 34 года правит Роберт Мугабе. За это время уровень жизни в стране катастрофически упал; белые фермеры (те, кого не вырезали) сбежали, житница всей Африки превратилась в голодающего реципиента продовольственной помощи. Кроме инфляции, достигавшей 1700% в год, росла только одна вещь – рейтинг президента Мугабе. Потому что население твердо знало, что все беды Зимбабве – от того, что проклятые белые хотят поставить страну на колени, а президент Мугабе этому противостоит.

Другой пример – Венесуэла. Катастрофическая экономическая политика сначала Уго Чавеса, а потом его преемника Николаса Мадуро превратила еще вполне процветавшую, по меркам 80-х, страну в место тотального дефицита и очередей, где армия стоит по магазинам и раздает населению туалетную бумагу по показавшейся президенту справедливой цене. Тем не менее большинство населения не видит никакой связи между экономической катастрофой и популистской политикой президента Мадуро. Большинство населения знает, что экономическая катастрофа в стране от того, что проклятые янки хотят поставить Венесуэлу на колени, а президент Мадуро этому противостоит.

Или возьмем исламский мир. Все больше исламских стран скатывается к нищете, цивилизационному отставанию и терроризму. Казалось бы, тут самое время населению проснуться, заметить, что исламизация общества не ведет к процветанию, и пойти навстречу открытому миру. На деле, увы, происходит наоборот: чем беднее то или иное ближневосточное общество, тем фанатичней, чем оно фанатичней, тем оно беднее, и российская идеология «мы нищие, но зато мы – духовные» – есть лишь обезжиренный вариант аналогичной исламистской.

Да что там Латинская Америка или Ближний Восток! Если бы ощущение собственной экономической ущербности побуждало общество изменить свой взгляд на мир, то все новогвинейские аборигены давно бы пооканчивали Кембриджи. На самом деле аборигены как жили, так и живут. Они нищие, но зато – правильно, вы угадали – духовные. Высокая духовность новогвинейских аборигенов по сравнению с бездуховностью погрязших в материальном довольстве белых, правда, сопровождается эпизодическим каннибализмом, но с ней, с духовностью, всегда так. Как общество заговорило о своей высокой духовности, надо смотреть в оба: или людей жрут, или показательные казни устраивают, или, в крайнем случае, водку глушат в немереных количествах. Водка, каннибализм и терроризм – отличительные признаки высокой духовности.

В «1984» Оруэлла мир поделен между тремя равно тоталитарными сверхдержавами. Это предсказание, по счастью, не сбылось. Нищий и озлобленный тоталитаризм проиграл свободному миру. Но антиутопия Оруэлла удивительным образом воплотилась в жизнь в микромасштабе – в регионах, по собственной воле или случайности оказавшихся за пределами свободного мира. Во всех этих регионах погружение в экономическую нищету сопровождается ростом идеологического угара. Во всех местные царьки объясняют обнищание населения кознями свободного мира, и чем больше эти мини-Океании пытаются пакостить свободному миру, тем громче они кричат: «Они нас не любят».

На первый взгляд может показаться, что идеология имперцев – это просто идеология троглодитов: культ и право силы, мораль животной стаи, отрицающей как какие-либо права не принадлежащих к ней, так и индивидуальность своих собственных членов (все должно быть подчинено стае, т.е. империи), непризнание каких-либо универсальных критериев, по которым «наше поведение по отношению к ним» и «их поведение по отношению к нам» должно судиться одинаково, а не по принципу «добро – это когда я козу украл, а зло – это когда у меня козу украли». И, таким образом, имперство есть дикий архаизм и атавизм, возвращение в первобытную и даже животную эпоху, имманентно враждебное прогрессу, даже если для достижения своих троглодитских целей империя развивает науку: любые высокие технологии в руках имперца – это та самая граната в руках обезьяны.

Это верно, но лишь отчасти. На самом деле имперцы даже не троглодиты, которых можно хотя бы отчасти оправдать – а точнее, констатировать неприменимость к ним человеческой морали – в силу, во-первых, крайней скудости их ума, а во-вторых, суровости диких условий их обитания, где безоглядное насилие по принципу «умри ты сегодня, а я завтра» действительно может быть основным способом выживания. Имперцы хуже. Они – именно гопники, дорвавшиеся до государственного и международного масштаба. Ведь ни один гопник не нападает потому, что иначе его ждет голодная смерть. Более того – нельзя даже сказать, что отжатый мобильник, сорванная шапка, отнятая у старушки пенсия сделает его супербогатым, Он вполне мог бы добыть сопоставимые богатства достойным путем, причем, учитывая все риски попасть в тюрьму, нарваться на ответные побои или на нож или пулю, честный путь мог оказаться выгоднее и в прагматическом плане. Нет, главная цель гопника – вовсе не материальные ценности. Главное для него – унизить другого, поиздеваться над более слабым, насладиться его беспомощностью и своей властью над ним (заметим, что само по себе такое желание возникает обычно у ничтожеств, понимающих, что уважать их не за что и что к «уважению» они могут только принудить, что единственный для них путь подняться, хотя бы в собственных глазах – это опустить других еще ниже себя). Именно таковы имперцы. Именно в этом смысл их существования. А «отжатые» трофеи – не более чем приятный дополнительный бонус.

При этом гопник, как и троглодит, не признает не только чужих, но и собственных прав. Он слепо подчиняется своей банде и пресмыкается перед ее главарем. «Да, меня чмотрят, но за это дают чморить других. Или, по крайней мере, дают почувствовать себя частью чего-то чморящего.» Чего-то большого и внушающего страх (и понятно, что «великая держава» с миллионными ГУЛАГами – это круче, чем просто уличная банда). Иначе гопник не может и не хочет. Во-первых, он вообще не представляет себе, что можно иначе, ибо считает ту ублюдочную парадигму, в которой существует, всеобщим законом бытия (обычный гопник таких умных слов, конечно, не знает, а вот гопник-имперец может и знать). Во-вторых, ему совершенно не хочется думать самостоятельно и принимать на себя бремя решений и ответственности за них. Наконец, если бы гопника не чморил его пахан и более сильные члены банды, то и его собственное удовольствие, когда он унижает других, было бы не таким острым. Чтобы срывать на ком-то злость, ее сперва надо накопить.

Имперец подсаживается на это, как наркоман, поведение которого совершенно безумно – ведь он не может не знать, что встал на гибельный путь, однако не может остановиться. Имперцы не щадят даже собственной жизни, они готовы тысячами и миллионами бросаться на копья, под копыта и гусеницы танков по приказу своего пахана. «Dulce et decorum est pro patria mori! Мы русские – какой восторг!» Это делает их самыми кровавыми серийными убийцами в истории. Что такое Чикатило с его полусотней трупов на фоне миллионных жертв имперцев? Впрочем, количество порабощенных ими намного превосходит количество убитых. Начиная с их собственного народа. Важно понимать, что в жертвенности имперцев нет ничего благородного – это «жертвенность» наркомана, вмазывающего героин по вене, несмотря на очевидность последствий, и «жертвенность» маньяка, знающего, что за свои развлечения он может поплатиться электрическим стулом.

Важно подчеркнуть, что империя совершенно не тождественна сильному государству. Государство может быть сильным, в том числе и в военном отношении, и при этом заботиться о высоком уровне жизни своих граждан, а не о захвате и подчинении других. США, например – не империя, и имеет против имперства изрядный иммунитет – иногда даже чрезмерный, удерживающий Америку от вмешательства там, где вмешаться следует. В обеих мировых войнах США сначала упорно пытались сохранить нейтралитет, а потом не отщипнули себе на правах победителя ни куска (в отличие, разумеется, от Российской империи в ее царской (аннексия Галиции, мечты о проливах и Константинополе) и советской ипостасях). Точно так же, естественно, США ни кусочка не отхватили в Ираке и Афганистане, и вспомним, сколько американцев протестовало против отправки туда войск (даже несмотря на то, что эти кампании преследовали совершенно не имперские цели). Трудно представить себе современного психически здорового американца, мечтающего о завоеваниях и дерибане чужих стран. Среднему американцу, конечно, приятно, что его страна такая сильная, но его больше интересуют внутренние, а не внешние проблемы. И наоборот – империя может быть отнюдь не сильным государством, а колоссом на глиняных ногах, причем как раз в этом случае имперская истерика, вопли про величие и славу и требования карать за невосторженный образ мыслей будут наиболее громкими. Само собой, также и не все, кого угораздило родиться в империи, являются имперцами, и наоборот – имперцы встречаются и в нормальных странах, подобно тому, как некоторое количество болезнетворных бактерий есть и в здоровом организме, но иммунная система держит их под контролем.

Имперцы любят корчить из себя цивилизаторов, но это очередная ложь. Одно с другим вообще не связано. Наша цивилизация вышла из древней Эллады, которая никакой империей не была, а была весьма рыхлой совокупностью городов-государств. Когда же строительством империи занялся Александр Македонский, то кому он принес цивилизацию? Египту? Индии? Персии? Смешно даже говорить. Все это были высокоразвитые культуры подревнее самих эллинов. А вот величайшая по своим размерам империя – монгольская – была и самой разрушительной и антицивилизаторской. Как, впрочем, и ее прямые наследники – Золотая Орда и Московия-Россия; последнюю, благополучно удушившую европейскую культуру захваченных Новгорода, Украины, Великого княжества Литовского, саму пришлось цивилизовать об колено, когда даже до ее правителей дошло, что она безнадежно проигрывает менее крупным, но более свободным европейским странам (в результате, опять-таки, научили обезьяну пользоваться европейской гранатой, но обезьяной она от этого, даже облаченная в пудреный парик и панталоны, быть не перестала). Византийская империя – одно из самых омерзительных государств в истории, чья подлость, коварство и интриганство стали нарицательными; паразитировала на наследии древней Эллады, недоразрушенном православным мракобесием, но фактически ничего своего не создала. Но разгромившая ее Османская империя была еще хуже – кажется, единственное в истории государство, где рабами, совершенно официально, были даже высшие чиновники, а наследнику, захватившему власть, законом предписывалось убить всех своих братьев (коих, благодаря гигантскому султанскому гарему – все то же самоутверждение за счет унижения других! – было множество). Эпоха колониальных империй Европы действительно способствовала цивилизации диких земель – но одновременно была и страшным социальным регрессом, возрождением рабства, уже, казалось бы, Европой давным-давно изжитого, причем поначалу в колониях Нового Света продавали не только дикарей-негров, но и своих белых сограждан, приговоренных судом или просто имевших несчастье влезть в долги. Ну, про поведение империй в ХХ веке, опрокинувших мир в средневековое варварство, но уже с технологиями, позволившими довести чисто жертв чуть ли не до двухсот миллионов (считая все войны и репрессии) – уж и не говорю.

Нет – про любимый пример имперцев я не забыл, просто оставил его напоследок. Итак, во-первых, Рома (упорно не понимаю, как можно читать Roma как «Рим») изначально была республикой, и все традиционные романские доблести сформировались тогда, а в период империи началось их разложение. Во-вторых, практически ничего своего в плане цивилизации романцы не создали, их культура цельнотянутая у греков и других покоренных народов. Что, собственно, не отрицали даже они сами:

Смогут другие создать изваянья живые из бронзы
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды, – не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно -
В этом искусство твое! – налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!

Ну как – узнали во всей красе мораль гопника, который сам ни на что не способен, кроме как паразитировать на чужом труде и таланте, и убежден в своем полном праве это делать? Если кого велеречивый стиль Вергилия, писавшего по заказу Августа, сбил с толку – перевожу:

Ты же, пацан, должен мазу держать на раёне,
Смирных лохОв крышевать и обламывать бОрзых.

Зато они строили в покоренных землях дороги и стадионы, да. И насаждали романское право. Только следует учесть, что они это делали не от доброты душевной. По хорошим дорогам рабов перегонять сподручней. А на стадионах – гладиаторские побоища устраивать. И романским правом все это освящать. Шоб по понятиям. Правда, понятия от беспредела не сильно спасали. Что от этих понятий оставалось, когда очередной пахан начинал быковать, и в какое место при этом державные квириты засовывали свою имперскую доблесть – читайте истории Нерона и Калигулы, например. Даже если беспредельщика в итоге мочили, приходил новый не сильно лучше.

И уж если имперцы вели (и всегда ведут) себя так друг с другом, то уж тем более любой договор между гопником и лохом действует ровно до того момента, пока это выгодно гопнику. Даже не так – пока это хочется гопнику, поскольку, как уже было сказано, в своей наглости и уверенности в безнаказанности он с легкостью идет и против собственной выгоды. Если трактовать таковую с рациональной точки зрения – в то время как имперец иррационален.

Как бы имперцы ни корчили из себя аристократов и джентльменов, у них нет и не может быть никакого понятия о чести, ибо имперство – это низость и подлость, возведенные в принцип, лишенные всякой рефлексии, абсолютно уверенные в своем праве и в своем превосходстве над теми, кто не подл и не может набить имперцу морду. У гопника не может быть чести, ибо честь возможна лишь там, где в основе – уважение к личности, своей собственной и чужой, что ни с обычной уличной бандой, ни с империей принципиально несовместимо. У гопника может быть лишь блатная истерика. И все «величие» имперского «большого стиля» – это все те же малиновые пиджаки (АКА пурпурные тоги) и золотые цепуры в палец толщиной. Чем помпезней, тем безвкусней и бессмысленней. Можно вспомнить и Фройда с его теорией, что к гигантизму стремятся те, кто комплексует по поводу собственного маленького члена. Я совершенно не разделяю пансексуализма Фройда (хотя чем более убог и примитивен человек, тем большую роль в его психике играют сексуальные мотивы), но этот тезис можно обобщить – к гигантизму и «величию» стремятся те, кто чувствует собственное ничтожество. Да, среди имперцев попадаются отдельные талантливые люди, подобно тому, как и обычная банда может терпеть в своих рядах «ботаника», умеющего воровать номера кредиток и разблокировать отжатые мобилы, или художника, набивающего наколки и рисующего липовые ксивы. Но таких людей немного, и чаще всего они плохо кончают – «глухо, в опале», если вообще не на плахе. С тем, чтобы потом миллионы ничтожеств приписывали себе их достижения по принципу «мы пахали».

Перспективы русского верлибра,
видимо, зависят от калибра
пушек на московских мостовых.

Батареи на прямой наводке,
в сущности, работают на водке,
что само собой рифмует стих.

Артналет – дискуссия по-русски.
Требованье также и закуски
губит государственный бюджет.

Любопытствуя, глазеет масса.
Путь фугаса, как полет Пегаса,
короток. Разрыв – и ваших нет.

Ваших нет. И наших. Очевидцы
так и не смогли договориться
о числе погибших. Этот спор

следует считать весьма серьезным,
коль, начавшись при Иване Грозном,
он не прерывался до сих пор.

Кстати, и о рифме – эти узы
немцы (а затем уже французы)
при царе-антихристе Петре

нам преподнесли. Боян бо вещий
знать не знал о выдумке зловещей,
растекаясь мыслью по заре.

Танки бьют. И снайперы стреляют.
Чуть в сторонке граждане гуляют.
Чья берет – никто не разберет.

Но процесс, как сказано когда-то,
много интересней результата,
результат известен наперед.

Как обычно в сложные моменты,
гаубица в виде аргумента
предпочтительней, чем автомат.

И еще докажут эрудиты то,
что победившие бандиты
лучше побежденных во сто крат.

Все давно срифмовано втугую,
строчка за собой ведет другую,
юшка и краюшка – пополам –

неизбежно вписывают драку
в строгий контур плаца и барака –
вышки, словно рифмы, по углам.

Если же процесс стихосложенья
мыслить как движенье напряженья,
то энергетический объем,

посланный толчком воображенья,
тоже вызывает пораженье,
поражая, так сказать, живьем.

Вечереет. Тучки кучевые.
Молнии летают шаровые.
Воют волки. Снег валит в глуши,

примиряя моды на свободы
и с натурой в качестве природы,
и с натурой в качестве души.

И к утру порядок образцовый
на Сенатской, или на Дворцовой,
иль на Пресне… Гильзы сметены.

Мир действительно живет в предчувствии – предчувствии возможной войны. Казалось бы, сейчас ничего из ряда вон выходящего не происходит. Да, российские войска накапливаются в Донбассе, но их и раньше было там немало, к тому же Министерство обороны России отрицает факт ввода на чужую территорию новых воинских формирований. Да, министр обороны России говорит о необходимости усиления военной группировки в аннексированном Крыму, но в Москве никогда особо и не скрывали желания превратить полуостров в «непотопляемый авианосец», к тому же любая крымская группировка не может кардинально изменить ни расклад сил в мире, ни даже расклад сил в Черноморском бассейне.

Сегодня не происходит ничего, что свидетельствовало бы о большой войне. Есть лишь предчувствие. Это предчувствие возникло еще тогда, когда был аннексирован Крым, а в Кремле ничего и знать не желали о территориальной целостности Украины и каком-то там Будапештском меморандуме. Возможно, если бы Москва остановилась бы на границах Крымского полуострова, в мире сочли бы его аннексию проявлением средневекового этнического помешательства, которое нередко обуревает и современные народы. Но война в Донбассе окончательно убедила мировое сообщество, что речь идет о желании изменить существующую архитектуру взаимоотношений между государствами с помощью военной силы.

В Москве вам ответят: это происходит потому, что Россию не уважают и с ней не считаются – расширяли НАТО, принимали решение о европейской интеграции с соседними странами, не задумываясь о последствиях для россиян. Примерно то же в 1939 году говорили в Берлине – о неуважении, о нежелании считаться с естественными интересами. Это было не так уж давно. Это и страшно. Это и рождает предчувствие.

Назарбаев называет свое предчувствие изменением мировой архитектуры, но я бы назвал его честнее – предчувствием большой войны. Может ли эта война так и остаться предчувствием? Да, шансы на это тоже существуют. Экономические проблемы, которые начинаются у России, могут заставить Москву остановиться на отвоеванных у Украины рубежах. В Кремле будут считать, что остановились на время, просто «разберутся» с рублем и нефтью, а потом опять пойдут требовать уважения, но может начаться такой головокружительный спурт вниз, что российская власть вынужденно сосредоточится на собственном выживании.

Ну и потом начнется самая опасная для мира российская война – война власти и разочарованного народа. Тут уже будет не до агрессии. Вполне возможно, что кризис приведет и к освобождению Донбасса, и к отказу от Крыма. И самые худшие предчувствия того же Назарбаева не оправдаются – никто не станет покушаться на суверенитет Казахстана, и эта страна так и останется добрым союзником России. И Беларусь никто не присоединит к России «областями». А «украинский эпизод» Владимира Путина войдет в историю России не присоединением Крыма, а лишь началом системного экономического и политического кризиса, который навсегда изменит страну. Но предчувствие останется – вот что страшно.

Даже после войны с Грузией – как это ни парадоксально – Россия не воспринималась в современном мире как страна, с территории которой может исходить угроза ее соседям. А теперь в мире возникло тотальное недоверие к российским делам, российским словам, российским перспективам.

Хунта, у тебя красивый и сильный голос. Ты еще на Майдане поняла, что быдло больше не кричит «Юле волю», поэтому перестроилась на новую риторику. И теперь стоит тебе затянуть «лалалала» – в ответ услышишь известный позывной. Значит, связь есть.

Хунта, ты прекрасно поняла, что подмена понятий меняет карту мира. Называя войну «АТО», ты укрепляешь свои тылы. А если кто-то в тылу кричит про войну, ты смело можешь сказать: такой умный, почему не в АТО?! И тебя, конечно же, поддержат.

Хунта, ты достигаешь успеха во всем, к чему прикасаешься! Ты успешно начала и завершила люстрацию, проведя в парламент всех, кого нужно. Ты открыто плюешь в глаза быдлу, отвлекая его на ПНХ. Вот он – враг, вот! Быдло хочет призвать тебя к ответу, но ты вовремя ставишь пластинку «лалала» – и все отвлекаются, рефлекс выработался. Ты сохранила большую часть «правительства камикадзе», ведь изящный художественный образ – половина успеха. Ты раздаешь красивые имена и медали: у тебя уже есть Великий Люстратор, Железный Спикер и прочие несгибаемые патриоты, которые так толкают вверх нашу державу, что она никак не может оттолкнуться от дна.

Хунта, ты – талант! Ты ухитряешься продавать шлюпки и спасательные круги на тонущем корабле. Ничего не объясняя быдлу, ты неустанно гребешь. Правда, не к берегу. Ты гребешь бабло. И даже при такой дикой загрузке находишь время появиться на кинопремьере резко патриотического фильма про слепых, что очень символично.

Хунта, ты – гениальна! Ты научилась монетизировать патриотизм! Желто-синие кредитки – для тех, кто любит Украину, желто-синий чай – для тех, кто любит ее после еды… Ющенко после Майдана-2004 мог только мечтать о запуске товаров под маркой «Так!» Ты уже превзошла его стократно!

Хунта, ты храбра. У какой еще хунты есть смелость снимать и показывать по всем каналам театральные постановки в стиле «я защищаю быдло от птн пнх», «у меня болит душа за быдло», «я все еще веду быдло в Европу», а также мой любимый спектакль «200 баксов в Сбербанке»?

Надо уметь так играть с быдлом, так рисковать, так смело экспериментировать. Так мило улыбаться, как делал это Юрий Луценко, зачитывая фамилии трех Балог, которые шли и прошли в парламент!

Хунта, ты прекрасна в своем бесстрашии. И это тебя погубит.

«Лалала» скоро стихнет. Либо певцы устанут, либо музыкантам надоест. Либо через желто-синюю ткань слишком явно проступят твои жирные телеса. И тогда флаг, и даже два флага не спасут Порш, даже если он украшен номерами ПТН ПНХ.

У нас все-таки началась революция. Пролилась кровь, гибнут люди. А это значит, что страшные меха начали движение, гоня свежий воздух прямо в горнило. Сеешь ветер, пожнешь бурю.

Просто революция никогда не заканчивается в один день или в один год. Это процесс. И он только разгоняется.

Хунта, тебе не страшно? Мне – очень. Ты же училась в институте, тебе же рассказывали про Французскую революцию. Ты же слышала про 1917-й год?

Вата, я уже слышу твое злорадство: укропы получат то, что заслужили.

Что ж, мне жаль тебя вата, потому что ты – вата – и все равно ничего не поймешь и ничего не получишь.

Мне жаль «мудрых» российских интеллектуалов, которые чмокают губами и рассказывают о том, как мы, украинцы, сбились с пути и, может, сейчас «наконец-то дошло». Сбивается с пути тот, кто не видит зла. Вы, поддерживающие политику России, – моральные, кровные и кровавые наследники той самой трусливой советской «интеллигенции», которая всегда делала вид, что сотни тысяч репрессированных – это ошибка, а Сталин просто ничего не знал. Вы даже хуже, чем вата, потому что те хоть не ведают, что творят, а вы просто боитесь признаться.

Вышивата, я понимаю, как тебе трудно принять происходящее. Ведь сбылась твоя мечта: даже Левочкин ходит в вышиванке, все кричат правильные слова, везде висят наши флаги… Увы, этого мало… Тебе еще предстоит понять, что не одежда, и даже не украинский язык делают человека украинским патриотом, а его готовность делать реальные полезные дела для Украины.

К счастью, сегодня очень многие чувствуют Украину в себе.