Форум болельщиков ФК Металлист Харьков

Вот путинские военные авантюры - донбасская и сирийская. Мне почему-то кажется, что в Сирию влезали также, как рейх - в Россию. В июле 1940 года, после триумфа во Франции и унизительного бегства британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка, Гитлер решил, что дожать старушку-Англию ничего не стоит. Двинули бомбардировщики и приказали готовить десантную операцию „Морской лев“. Но тут выяснилось, что над родным Альбионом британская авиация просто лютует.

Одновременно выяснилось, что вчерашние победы могут нести в себе семена горьких неудач. В тридцатые годы, измученная экономическими неудачами (один отказ от поддержания статуса фунта как резервной валюты обернулся финансовой катастрофой), Британия резко сократила производство военной авиации. При этом конструкторы продолжали работать, заводы, чтобы не стояли и не было потери квалифицированных кадров, мудрили с экспериментальными образцами. И вот - Судетский кризис сентября 1938 года. Военная тревога, Лондон ощетинивается зенитками, в столичных парках панически роют траншеи. Премьер Чемберлен с ужасом узнает, что у страны нет современной авиации. Да и вообще - почти нет... Тут уж согласишься на любой компромисс, даже предложенный дуче. Лишь бы не было войны...

Престарелый премьер с комическим зонтиком тряс перед прессой бумажками. Пресса и британская общественность воспевала мюнхенский компромисс не менее рьяно, чем отечественные „пикейные жилеты“ воспевают мудрость Путина, не начавшего войну с Америкой из-за несчастной сирийской авиабазы. Но одновременно - британский парламент проголосовал за невиданную милитаризацию бюджета и все новейшие разработки британского военно-инженерного гения были немедленно пущены в серию.

В результате, через полтора года пришедший к власти Черчилль принял страну с самой лучшей авиацией тогдашнего мира (потери люфтваффе в небе над распадающейся Францией были выше, чем в небе над СССР за первые недели советско-германской войны).

И кузнецом победы в воздушной Битве за Англию оказался именно джентльмен с зонтиком. Который, как и Ленин в марте 1918 года в Брест-Литовске – „обменял пространство на время“.

Еще один фактор. Апрельский 1940 года германский блицкриг против Норвегии привел на деле к трудновосполнимым потерям на море.

Соединив растущую статистку потерь в бомбардировочной авиации с прогнозируемыми потерями флота, гитлеровские генералы и адмиралы решили не рисковать, нажитый политический капитал победителей зря не растрачивать - и бросились в ноги фюреру. Мол, так и так, старушка-Англия никуда не денется, а давайте сперва займемся красной Россией - Иван у нас на глиняных ногах: если Наполеон до Москвы за два с половиной месяца пешком добрался, то мы-то, да на танчиках, мухой обернемся.

В итоге Адольф Алойзевич, еще не уяснивший, до какой степени козлы его комсостав, проявил слабохарактерность и, плюнув на свои планы по дожатию Англии, разрешил чертить штабные стрелочки в направлении Москвы. Он еще не знал, что его лучшие десантники, что должны были красиво высадиться в полуокруженной большевистской столице в Ходынском аэропорту, через 10 месяцев будут уложены в победоносных боях за Крит. После чего прилетевший готовить почетную капитуляцию гордого Альбиона Гесс будет послан... в провинциальную каталажку.

Так и Арбатские стратеги, завалившие в феврале 2015 года телами „ихтамнетов“ Дебальцево, уговорили Умывальников Начальника и Мочалок Командира лучше пока сосредоточиться на Сирии. Где и будет величайший триумф российского оружия и фрунзенско-набережного военного гения...

1. О величии философии дзен

Эстетика дзен-буддизма требует обязательной незавершенности произведения. Трамп вот мог врезать кастетом и выбить челюсть, а он стукнул тапком по раскатанным геополитическим губам. Что стократно горше... Особенно оттого, что житейская мудрость подсказала: пощечина - еще не повод для драки. И можно уйти от серьезной разборки в дальний угол двора, к таким же чмошным собутыльникам, и в их сочувствующей кампании уже безопасно вякать, что, мол, еще раз - и всех порву...

2. Хмурое утро

Вот сидят сейчас вокруг трех пустых коньячных бутылок условный Лавров, условная Захарова и условный Песков и рыдают с подвывом: какой добрый, интеллигентный был Керри, сама обходительность - вот что значит герой Вьетнамской войны, настоящий джентльмен. Порода, порода во всем!

- А Тиллерсон-то, говорят, такой строгий: чуть не по нему - линейкой по пальцам, а то и вовсе - в угол - коленями на горох. Не ценили, не уберегли!..
И вновь плач во весь голос...

Развивая это понимание, Нассим Николас Талеб разработал теорию «черных лебедей» — труднопредсказуемых событий, полностью меняющих ход событий.

Как могло, например, представить руководство СССР (Горбачев -), что все планы переворота в духе Ярузельского рухнут из-за того, что 20 августа 1991 года командующий ВДВ ген. «Паша» Грачев в самый последний момент договорится с командой Ельцина, и в результате в несколько дней произойдет то, к чему политическая эволюция должна была идти долгие месяцы — российская антикоммунистическая революция?

В эти дни меня поразило, как путинизм, до этого проявлявший виртуозное стратегическое мастерство, так стремительно разрушает все плоды своих побед.

Путин явно сделал своей новой фишкой борьбу с высокопоставленной коррупцией. И тут фильм Навального. Нормальные спецслужбы должны были доложить заранее. И в нормальном политическом триллере за его невыход Навальный получил бы освобождение по УДО брата и отмену по апелляции приговора — с возможностью получить в марте 2018 свои 15-20% и ждать на них, как на бауле, 2024 года.

Пусть неожиданностью стал фильм и реакция на него (истории про сыновей генпрокурора и собачек вице-премьера никого не потрясли). Пусть перегнули палку с задержанием школоты. Но тут ведь «подарок небес» для любой шатающейся власти — теракт.

Но тут и начинается «скольжение» — все хором вспоминают «рязанский сахар», и отмыться от этого подозрения уже нельзя, потому что избежавший в сентябре 1999 года показательной порки Патрушев стал неподъемной гирей на ногах сегодня, когда пришла пора платить проценты за лихую фразу про сортиры [апокриф: ее автор — Пелевин, подрабатывающий тогда и на ниве политтехнологии]: провозглашенное, в том числе МБХ, «всенародное единение перед лицом…» оказалось пошлой опереткой с оплатой по цене 3 пачек сигарет участия в траурным антитеррористических митингах.

Идея протестов не просто растворилась — она привела к соревнованию за лучший протест между Навальным, Зюгановым и, может быть, Ходорковским (если он не отменит свою антипутинскую акцию «надоело-надоел», анонсированную на на 29 апреля).

Но еще была возможность хорошей международной отработки питерской трагедии.

В триллере Юлия Дубова «Меньшее зло» группировка в ФСБ готовит теракты в августе-сентябре 1999 года не для того, чтобы повысить рейтинг условного Путина, но для того, чтобы как жертва «международного терроризма», страна могла с почетом войти в клуб цивилизованных стран, также жертв оного.

И тут все начало сбываться… Президенты и премьеры бросились звонить Путину с соболезнованиями — момент, которому коллега Андрей Николаевич Илларионов уделил особое внимание, рассуждая на тему «Cui prodest? Cui bono?». Тем более, что Трамп уже публично отказался от навязчивой идеи Обамы свергнуть Асада-мл. и предложил Путину совместную борьбу с Халифатом — то, чего Путин добивался с сентября 2015 года.

Как публичная защита Путиным Медведева обрушила тщательно возводимый «антикоррупционный» карточный домик, ради которого не пожалели даже Улюкаева — автора первого манифеста путинского правления — «Правый поворот» (декабрь 1999), так и публичная защита авиаудара с рассказом о «химических фугасах» террористов для применения в Ираке [каким образом — ведь для фугасов нужны гаубицы, вертолеты и самолеты, и простой взгляд на карту Сирии показывает, что анклав Идлиба полуокружен асадистами, «хезболлой» и иранцами, взявшими Алеппо, поэтому он не может служить арсеналом для халифатцев, даже если сирийская оппозиция вдруг, сойдя с ума, станет их вооружать] обрушила всю внешнюю политику Москвы.

Если какие-то горшки ещё оставались недобитыми, то эпический брифинг Захаровой, обвинившей в инсценировке гибели самих жертв газовой атаки и перещеголявшей даже покойного Чуркина с его «засыпанными пеплом детьми», доделал эту тяжелую хозяйственную работу.
Просто больше никто не сможет принять Москву ни в какой антитеррористический альянс.
И то, что число погибших от газа пятикратно превышает число жертв питерского теракта, лишает отечественную дипломатию каких-либо шансов представлять себя жертвой терроризма.

Слова Трампа, давшего понять, что в преступлениях асадистов виноват «размазня Обама» — это удары погребального колокола по всей сложной и многоуровневой операции по влиянию на американские выборы и по «подкатыванию» к трамповскому окружению.

Я только не понимаю, почему военная разведка, которая должна была за полтора года российского участия в сирийской гражданской войне пронизать своей агентурой все армейские структуры «Западной Сирии», не сообщили о готовящейся атаке.

Ведь и в Хмеймим, и на Арбате, и на Фрунзенской набережной должны были понять, что газовая атака на город — это десятки жертв и оперативное освещение трагедии в мире. Был же опыт боев за Алеппо.

И политические последствия военные аналитики должны были мгновенно просчитать. После чего либо «центр по примирению», либо Генштаб непосредственно сам, либо — бросившись в ноги МИДу, должны были употребить все влияние для отмены приказа.
Или — если Дамаску так свербит потравить «повстанцев» — подождать хоть пару недель, если с госсекретарём США не договоримся. Тем более, что все вылеты асадистов согласуются с Хмеймимом.

Вы когда-нибудь пробовали представить себя в библейском сюжете на месте апостолов в Великую субботу? Сидишь ты, простой израильский рыбак или сборщик налогов в затянувшемся увольнении. Того, кого ты считал учителем, того, чьим словам о том, что ему суждено изменить весь мир, ты когда-то почему-то поверил всем сердцем, только что казнили по приговору суда. Больше не на что опереться. Ты – преступник, смутьян и не знаешь, что делать. Проповедовать то, чему тебя учили? Но ты не готов, не уверен в себе, боишься расправы и уже не знаешь – если твой учитель говорил истину и был Истиной, как так получилось, что Истину приколотили к двум доскам и ударили копьём? Если он – обещанный иудеям Мессия, как получилось, что он лежит в гробнице, а вокруг нет обетованного всеобщего благоденствия?

Но тут заходит Мария Магдалина. И у неё хорошие новости о полном пересмотре всей твоей космологии. О том, что руки неба длиннее, чем руки смерти.

Я понимаю, что для кого-то эта апелляция к христианским нарративам может прозвучать против шерсти. Потерпите уж.

Как бы то ни было, Пасха – это праздник невероятного. Невероятного и дарящего надежду там, где ты уже не просто отчаялся – всё, ты не можешь больше, рухнул весь твой мир и все объективные обстоятельства утверждают, что крышка тебе и всему, что ты делал.

Но тут коса находит на камень, телёнок съедает волка и приходит, довольно облизываясь, с горы весело свистит целый хор раков, а в небе сдвигается Зодиак – и, оказывается, что вовсе и не крышка. Что всё, что ты делал до этого, не просто было осмысленно, а напротив – ты вот только сейчас понял, что смыслов у него было даже несколько, и тот, который ты сейчас увидел – наиболее важный.

Ну как если бы ты вышел на Майдан за ассоциацию с ЕС, а пришёл к настоящей независимости твоей страны.

Мы вряд ли сможем когда-нибудь корректно оценить, что произошло в эти три года. Это задача для тех, кто ещё не родился – когда они сядут писать учебники истории. Мы можем лишь выражать субъективное мнение.

Моё субъективное мнение – не было ни одного момента, когда небо не было бы за нас. Просто иногда это было чуть виднее, как вокруг Михайловского в дни Майдана, иногда – менее очевидно.

Если хотите, могу дать приземлённое объяснение: если бы меня спросили, что будет, если одна из крупнейших держав мира начнёт необъявленную войну против государства без легитимной власти, с пятью тысячами боеспособных солдат и с растерянным, напуганным, не уверенным, как поступить, народом, я бы ответил коротко и не вполне корректно.

Однако мы удержались.

Есть такая штука – ошибка выжившего. Если ты удачно прошёл по краю пропасти, тебе кажется, что ничего страшного в этом не было. Пока тебе не расскажут, что до тебя в неё падали девять из десяти проходивших. В 2014–2015 годах автора этих строк время от времени трясло от животного страха – просто в силу образования и интуиции, я видел, насколько тонок лёд, по которому идёт наша страна, и какие тени под ним мелькают.

Посмотрите на историю усобиц Киевской Руси. Посмотрите на Руину. На историю первых – да и вторых – освободительных соревнований. Покажется, что у нас на роду написано падать после любых подъёмов. Что мы способны выбросить любой Божий дар, особо тщательно им не воспользовавшись, упустить любой шанс и в сто пятидесятый раз героически погибнуть там, где любой другой бы победил и въехал в родной город в лавровом венце.

Не в этот раз. Третьи освободительные соревнования, кажется, оказались первыми выигранными. Я не могу сказать, что они закончились, но, кажется, мы переходим на иной этап, сохранив страну.

Теперь мой страх сменился надеждой.

Я видел нашу армию – очень плотно, изнутри. Да, она чудовищно неэффективно устроена. Но, тем не менее, попытка её уничтожить будет стоить врагу слишком дорого.

Я видел новое поколение чиновников. Да, их единицы, но этого уже хватило, например, чтобы уничтожить эпические схемы на тендерных закупках и отвязать нашу страну от напасти, в преодоление которой я не верил – газовой зависимости от России. Впрочем, держим кулачки – последняя битва в Стокгольме ещё предстоит.

Я видел наших людей. Да, на трибунах обычно самые горлопанистые, самые наглые и самые глупые. Но уже во вторых рядах – даже за спинами этих белок-истеричек – просматривается достаточное количество умных и адекватных. У них ещё мало опыта, но уже достаточно понимания.

Мы всё ещё страна, которая никогда не упускала шанс упустить шанс. Мы всё ещё можем всё очень талантливо слить, вернувшись в замкнутый круг нашей истории.

Но, кажется, в этот раз мы этого не сделаем.

Мы пишем эту книгу в режиме реального времени – страницу за страницей, раздел за разделом. И по мере того, как открываются новые обстоятельства – мы пересматриваем свои собственные рефлексии по поводу предыдущих глав. В 2015 году любой, кто засомневался бы в Надежде Савченко – был бы поднят общественным мнением на вилы. А в 2017 году оно точно так же поднимет на вилы того, кто продолжает на ее счет испытывать иллюзии.

Но в том и особенность, что человек принадлежит своему времени. Он неотделим от него – со всеми своими заблуждениями и ошибками. Более того – он продукт эпохи: именно контекст обстоятельств заставляет нас складывать свое отношение к людям и событиям, к прогнозам и прошлому.

Весной 2014 года легко было произносить «я знал, что Майдан победит». А в 2013 году на это в лучшем случае можно было лишь надеяться. Потому что история уличных протестов ковалась в режиме реального времени. И только упорство тех, кто не ушел с улиц, избавило страну от Виктора Януковича.

Весной 2015 года легко было говорить, что Донбасс стал продолжением Крыма. Но когда российские войска ездили по полуострову – мы понятия не имели, какая кровавая каша заварится спустя два месяца на востоке страны.

Весной 2016 года легко было осуждать Минские соглашения. Но в 2015 году их заключали лишь для того, чтобы страна получила передышку, а ежедневные потери на фронте перестали исчисляться двузначными цифрами.

Время меняет нас и наши ощущения. И эта незаметная трансформация создает у нас ощущение, будто мы всегда были такими, как сейчас. А на самом деле мы просто не помним самих себя из нашего недавнего прошлого. И если бы мы встретились с самими собой из 2013, 2014 или даже 2015 года – совершенно не факт, что мы бы нашли общий язык.

Я помню, как в 2014 году вся Украина, прильнув к экранам, следила за тем, как ее военные в Крыму не спускали флаги. Приказов из Киева не было, техника не ездила, военное положение не вводили. После бегства Януковича армия оказалась в правовой ловушке. Она делала то немногое, что было в ее арсенале в тот момент – не принимала новую присягу в условиях тотальной неразберихи. Мы считали это героизмом.

Нам, отученным от мысли, что у страны есть армия, уже это пассивное сопротивление казалось подвигом и поступком. Страна свыкнется с войной куда позже – когда будут Иловайск и Дебальцево, Донецкий аэропорт и Саур-Могила. Активная фаза приучит нас к мысли, что армия может не только сидеть в обороне, но и устраивать наступления. Не только стиснув зубы стоять на месте, но и наступать. И все эти затяжные бои в сознании многих обнулят «крымскую осаду». Заставят обывателя считать ее недостаточной.

Появятся те, кто начнет осуждать вышедших на материк в 2014 году офицеров за слабохарактерность и нерешительность. Хотя в феврале 2014-го львиная доля бросающих камни говорила и писала совершенно иное. И в тот момент, когда социальные сети введут поиск постов по датам – у нас будет повод в этом убедиться.

На самом деле, это психологическая подмена. Накануне войны все мы были полны иллюзий и сомнений, от которых избавлялись на протяжении следующих трех лет. Но выносить приговоры самим себе неприятно – и потому обыватель выносит их окружающим. Так, словно он сегодняшний был точно таким же и раньше, а все остальные – нет.

Авгиевы конюшни украинской политики стали выглядеть несколько приличнее, хотя и не сияют чистотой – таково, если попытаться сформулировать вкратце, общее впечатление авторов доклада. Более 50 дел крупных коррупционеров доведено до суда. Особенно много шума наделал недавний арест главы налогового ведомства Украины Романа Насирова; позднее он был отпущен на свободу под залог в 100 миллионов гривен.

Одобрена важная реформа судебной системы и закон о статусе судей. Проведены серьезные чистки в аппарате полиции: четверть старших офицеров были уволены как не соответствующие новым требованиям – правда, часть из них позднее восстановили на работе по решениям судов. Начата рассчитанная на четыре года радикальная реформа здравоохранения. Экономика Украины в 2016 году прекратила падение и даже – впервые за последние годы – немного выросла. А конфликт с пророссийскими сепаратистами на востоке страны перешел из острой фазы в затяжную, что в нынешней ситуации дает властям возможность больше заниматься внутренними проблемами.

Кроме того, как отмечают эксперты, президенту Петру Порошенко удалось консолидировать исполнительную власть. В отличие от своего предшественника Арсения Яценюка, нынешний премьер Гройсман – союзник, а не конкурент Порошенко, дружественные президенту люди стоят и во главе ключевых ведомств. С одной стороны, как пишут авторы доклада, это дает властям свободу рук для проведения реформ – тем более что о самых важных проблемах страны правительство вроде бы имеет представление:
Пять реформ: пенсионная, земельная, приватизация неэффективных активов, реформа здравоохранения и образования”.
С другой стороны – новейшая история Украины складывалась таким образом, что после каждой смены власти доверие граждан к новому руководству оказывалось кратковременным. По мнению украинского политолога Владимира Фесенко, нынешняя ситуация – особая: “Абсолютное большинство украинских граждан не доверяет сейчас ни власти, ни оппозиции. И это несколько стабилизирует сложившуюся напряженную ситуацию. Но вот вопрос – надолго ли?”

Над этим вопросом и перспективами украинских реформ в интервью Радио Свобода размышляет соредактор доклада Ukraine Reform Monitor, работавший на Украине исследователь Фонда Карнеги (Вашингтон) Балаж Ярабик.
– Украинская экономика выросла в прошлом году более чем на 2%. Можно ли говорить о начале экономического выздоровления?

– Макроэкономическая стабилизация – это факт, но ничего подобного не могло бы случиться без помощи и гарантий со стороны международных финансовых организаций, которые выступают в роли своего рода финансовых протекторов Украины. Естественно, эта защита не достается даром. МВФ, с одной стороны, требует проведения неолиберальных реформ, а с другой – настаивает на том, чтобы украинские власти принимали максимально строгие меры по борьбе с коррупцией. Эту стабилизацию нужно, кроме того, рассматривать в определенном контексте: перед этим, в 2015 году, украинская экономика рухнула на 15%. Так что нынешние успехи – весьма скромные. Украина нуждается в куда более быстром росте.

Годовой отток капитала из Украины составляет 12–13 млрд долларов
Негативных явлений пока хватает: не удалось осуществить приватизацию ряда важных предприятий, годовой отток капитала из Украины составляет 12–13 миллиардов долларов, что больше, чем объем прямых иностранных инвестиций в экономику страны. При этом основной иностранный инвестор – Россия.

– Часто говорят о том, что Украина и Россия если не официально, то фактически находятся в состоянии войны – и при этом россияне активно инвестируют в украинскую экономику. В какие отрасли?

– В те отрасли, к которым они еще имеют доступ. Прежде всего это банковская сфера. Не случайно мы были свидетелями акций украинских националистов, направленных против филиалов российских банков, чьего ухода из Украины они добиваются, – это прежде всего Сбербанк. Так что если говорить об инвестициях, то первое место России обеспечено тем, что капитал из этой страны по-прежнему присутствует на украинском рынке, в то время как из других стран капитала приходит очень мало.

– Средний ежемесячный доход на Украине очень низкий – по последним данным, менее 200 долларов, это меньше, чем даже во многих других бывших республиках СССР, не говоря о странах ЕС. Ваш отчет, при всех возможных “но”, выдержан в довольно оптимистичном духе. Вы считаете, что рядовые украинцы почувствовали за последний год какие-то перемены к лучшему?

– Мы попытались просуммировать прежде всего то, что Украине удалось сделать по части реформ. В целом же вы правы – социально-экономические условия остаются тяжелыми для большинства жителей страны. Сказалась здесь и цена тех неолиберальных реформ, которых требует МВФ: резко выросли тарифы на электроэнергию, на газ, что очень тяжело для граждан. Они наверняка не видят ситуацию в розовых тонах. Я думаю, что в нынешнем году это будет главный вопрос для украинских властей: начнут ли реформы приносить плоды для обычных жителей страны, почувствуют ли простые люди какое-то улучшение. Если нет – нынешнему правительству грозят большие проблемы. И в целом будет сложно удержать ту политическую консолидацию, которая стала важной чертой последнего года на Украине. Она происходит вопреки войне на востоке страны, вопреки множеству сохраняющихся политических проблем. Но без улучшения социально-экономической ситуации эта консолидация вряд ли будет продолжаться.

– Если я правильно понял, вы говорите о консолидации власти, в первую очередь власти президента Порошенко и правительства Украины. Вы считаете это позитивным фактором?

– Я считаю это фактором, который способствует повышению управляемости. С точки зрения качества демократии это не обязательно положительная вещь. Президент Порошенко сейчас контролирует исполнительную власть, включая силовые структуры, располагает заметным влиянием на судебно-правовую систему. Это серьезная концентрация власти в одних руках, что для Украины явление уникальное. Это неоднозначная вещь, но проводить самые необходимые реформы – судебной системы, приватизацию и т.д. – без политической воли невозможно.
– Порошенко, как известно, обещал “деолигархизацию” Украины. Насколько ему удается выполнять это обещание? Национализация принадлежавшего олигарху Игорю Коломойскому Приватбанка – шаг в этом направлении?

– Политическая консолидация, которой добился президент Порошенко, сопровождается и бизнес-консолидацией – в его собственных интересах, ведь он тоже крупный бизнесмен-олигарх. В этом я вижу очень большое слабое место его правления и всего процесса украинских реформ. То есть “деолигархизация” идет за счет других олигархов, но в пользу деловых интересов олигарха-президента. С Коломойским тоже не всё так просто. По оценкам, национализация его банка обошлась государству примерно в 5 миллиардов долларов. При этом многие аналитики утверждают, что Коломойский либо получил доступ к большей части этих денег и распорядился ими по-своему, либо еще раньше опустошил Приватбанк таким образом, что у государства просто не было иного выхода, кроме его национализации, – иначе пострадало бы огромное количество клиентов этого банка. (Сам Коломойский считает, что стал “жертвой произвола” Национального банка и властей Украины. – РС) Все эти вещи становятся политической проблемой: политическая консолидация, о которой я говорил, не может быть легитимной в глазах граждан, если они при этом видят, как ведущие политики защищают в первую очередь свои коммерческие интересы.

– Нужны ли Порошенко и другим украинским политикам реформы как таковые? Приближаются выборы, нынешний украинский президент, вероятно, попробует переизбраться на второй срок. В этих условиях готов ли он и его правительство рисковать, ведь реформы – это всегда риск, это всегда болезненно?

– Реформы идут медленно. С другой стороны, у Украины столько проблем – даже если брать только внутренние проблемы, вынося за скобки конфликт с Россией, – что я лично ожидал, что темп преобразований окажется еще более медленным. Так что, с моей точки зрения, всё идет не так уж плохо. Однако на Западе ожидания были гораздо бóльшими. Как раз из-за войны в Донбассе там полагали, что у Киева будет гораздо больше реформистского запала и политической воли. Многие западные политики и аналитики просто не понимали, что украинская политика – очень пестрая, что там всё время борются между собой разные группы интересов, поэтому там очень трудно иметь в наличии единую политическую волю. Слишком много энергии уходит на “внутривидовую борьбу” политических и олигархических кланов. Сейчас, как я сказал, сложилась ситуация, когда эта единая воля вроде бы есть. Но кланы никуда не делись, а гражданское общество, которое мы на Западе привыкли – и это правильно – активно поддерживать, всё же не настолько сильно, чтобы добиться быстрой реконструкции всей политической системы, которой уже 25 лет. Сейчас украинцам – в том числе и в связи с приближающимися выборами, о которых вы упомянули, – предстоит ответить самим себе на вопрос: есть ли у них воля и желание преобразовать эту систему, проводить реформы вне зависимости от того, кто будет президентом или главой правительства.

– Фактор войны на востоке Украины при этом обойти невозможно. На днях Александр Турчинов, секретарь Совета национальной безопасности и обороны Украины, заявил, что Россия готовится к “полномасштабной войне против Украины и других стран Восточной Европы”. Что это – реальный прогноз или сугубо политическое заявление?
– Думаю, второе. Из уст Турчинова такие заявления уже звучали, кажется, раз 10–15. Убедительных признаков того, что Россия сейчас готовится к полномасштабному вторжению, нет. Есть другое: желание многих украинских политиков списать свои ошибки, лень, инерцию на происки России. Повод для этого Москва им дала: естественно, аннексия Крыма и вмешательство в Донбассе – это реальность.

При этом реальность и то, что Минские соглашения не соблюдаются всеми сторонами. Москва, исходя из своих интересов, хочет, чтобы между киевскими властями и сепаратистскими образованиями на востоке Украины начался какой-то политический процесс. Киев, наоборот, этого не хочет, большая часть партий в парламенте, да и большинство общества такие переговоры посчитали бы предательством. Отсюда и заявления о том, что Россия готовит какое-то большое вторжение. Все говорят о приверженности Минским соглашениям, но никто ничего не делает для их реализации. При этом украинская сторона ссылается на то, что в Донбассе стреляют – что правда, хотя это не полномасштабные бои, но регулярные взаимные обстрелы с жертвами. В то же время это сугубо локальные столкновения, речь идет о 4–5 пунктах на линии соприкосновения длиной в несколько сот километров. Но политически это выгодно – всегда можно сказать, что для начала надо договориться по безопасности, а потом решать политические вопросы.

– Процитирую недавнюю статью одного украинского аналитика: “Каждый провал государственной машины, каждый коррупционный скандал, каждый плевок в лицо гражданам сопровождаются патриотическими мантрами, напоминаниями о кремлевской угрозе и назойливыми призывами не раскачивать лодку. Между тем подобная тактика лишь увеличивает риск дестабилизации”. Может ли случиться, что у украинцев снова кончится терпение, как в 2004 и 2013 годах, и они опять выйдут на улицы?

– Исключать нельзя ничего. Но я бы всё же подчеркнул, что новый украинский патриотизм – это реальная и достаточно сильная вещь. Это чувствуется везде, и при личном общении с людьми, и, по данным опросов, на уровне элит, местных, региональных и общенациональных. По моим впечатлениям, большинство украинского общества по-прежнему уверено, что цена, которую оно платит за сдерживание российской агрессии, не является чрезмерно высокой. Но еще раз подчеркну: сейчас для Украины очень важный момент. Если реформы не принесут результатов, видных всем гражданам, то и этой патриотической волны может не хватить надолго. Одними ссылками на агрессию России и заявлениями о готовящемся вторжении врага власти не продержатся до бесконечности. Нужно работать над выполнением социального контракта, выстраивать работающую систему управления, а олигархам – изменить отношение к собственной стране. Если они перестанут перекачивать свои средства за границу и начнут масштабно инвестировать их в экономику Украины – это будет первым знаком того, что кое-что в стране по-настоящему изменилось.
– А что остальной мир, прежде всего Запад? Со стороны кажется, что он об Украине несколько забыл. Во всяком случае, она давно уже не в центре внимания, как пару лет назад.

– Да. Но это в чем-то и хорошо. СМИ и политики интересуются прежде всего острыми конфликтами. Раз меньше говорят об Украине, в том числе о войне в Донбассе, – значит, конфликт вышел из острой фазы, а жизнь стала ближе к нормальной. Но это значит в то же время, что успехи украинских реформ скромные, потому что разного рода “экономические чудеса” тоже привлекают внимание. Я был бы рад, если бы были основания об Украине говорить больше именно в этом смысле – как о примере успеха.